Тепло любимых рук

Очищаем сердце в Великий пост! К сегодняшнему духовному чтению предлагаем Вам назидательное слово протоиерея Григория Дьяченко «О средствах к приобретению чистоты сердца». У нас есть верные средства, через которые мы можем очистить себя и свое сердце от всякой греховной скверны. 1. Это благоговейное призывание имени Господа Иисуса Христа. “Именем Моим бесы ижденут” (Мк. 7, 17), сказал сам Спаситель. Именем Иисуса Христа изгоняются из сердца мысленные бесы, греховные помыслы, злые вожделения. Поэтому и Святая Церковь заставляет нас непрестанно взывать к Спасителю: Иисусе, очисти мой ум от помыслов суетных; Иисусе, сохрани сердце от похотей лукавых (Акаф. Иисусу, икос 11). Многие наблюдения показывают, что частое призывание с верою и благоговением сладчайшего имени Иисуса Христа в так называемой «молитве Иисусовой» способно не только изгнать из сердца христианина все нечистые его движения, но и наполнить его высоким блаженством, небесной радостью и миром. 2. Второе средство к очищению сердца – усердная молитва. “Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит” (Пс. 2. 19), говорит один из очищавших свое сердце. Святая молитва согревает сердце, возбуждает благоговейное умиление и привлекает благодать, очищающую и освящающую сердце. Так и Святая Церковь научает нас очищать сердце теплою умилительною молитвою, когда повелевает взывать к Спасителю: слезные ми подаждь, Христе, капли, скверну сердца моего очищающия (Из Последования ко Святому Причащению). Преподобный Пимен Великий дает следующий совет о том, как бороться с искусительными помыслами, вредящими хранению сердца в чистоте: «Это дело подобно тому, – говорит он, – как если бы у человека в левой руке был огонь; он берет из чаши воду и гасит огонь. Огонь – это внушения врага, а вода – усердная молитва перед Богом». 3. Далее, постоянное наблюдение за сердцем и воздержание его от злых вожделений и страстей. «Сыне, всяцем хранением блюди твое сердце» (Притч. 4, 23), т.е. смотри, старайся, чтобы сердце твое было соблюдаемо от греха и хранимо в невинности и чистоте таким, каким оно вышло из купели святого крещения. Вот несколько советов опытных в хранении сердца от всякой скверны греховной подвижников: «Когда горшок снизу подогревается огнем, – говорит авва Пимен, – то ни муха, ни иное какое насекомое или пресмыкающееся не может прикоснуться к нему; когда же простывает, то садятся на него: то же бывает и с человеком: доколе он пребывает в духовном делании, враг не может поразить его». От невнимательности к хранению в сердце чистоты главным образом и происходит нравственное падение человека. Один из подвижников (авва Орсисий) вот как изображает гибельные последствия такой невнимательности. «Я думаю, – говорит он, – что если человек не будет тщательно блюсти своего сердца, то все, что ни услышит он, забывается у него и остается в небрежении, а таким образом враг, нашедши в нем место в себе, ниспровергает его. Когда приготовят и зажгут лампаду, то, если не станут подливать в нее масло, мало-помалу свет ее ослабеет, и она, наконец, совсем погаснет. Кроме этого, случается иногда, что мышь ходит около нее и ищет съесть светильню, но, пока не погаснет масло, не может этого сделать; если же увидит, что лампада не только погасла, но уже и охладела, тогда, желая унести светильню, сваливает и лампаду. Если лампада глиняная, она разбивается; если же медная, то хозяин ставит ее по-прежнему. То же бывает и с нерадивою душою: мало-помалу удаляется от нее Дух Святый, пока совсем она не потеряет горячность свою, а потом враг истребляет расположение души к добру и самое тело оскверняет злом. Впрочем, ели человек не совсем оскудел в любви к Богу и дошел до нерадения только по слабости, то милосердый Бог, посылая в душу его страх Свой и памятование о муках, побуждает его бодрствовать над собою и блюсти себя с большою осторожностью, впредь до посещения Своего». 4. Труд телесный, ослабляя нападение на душу нечистых помыслов (сладострасных, гневных и т.п.), в высокой степени содействует сохранению сердца в чистоте. Спросили однажды авву Агафона: что важнее – телесный труд или хранение сердца? На это старец отвечал: «Человек подобен дереву; труд телесный – листья, а хранение сердца – плод. Но так как, по Писанию, всяко древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и в огнь вметаемо (Мф. 3, 10); то очевидно, что должны мы иметь все попечение о плоде, т.е. о хранении ума. Впрочем, для нас нужно и лиственное одеяние, т.е. труд телесный». 5. Пост есть одно из верных средств к достижению чистоты сердца. «Пост укрощает наши страсти и обуздывает худые навыки, а бдением, – говорит святой Иоанн Лествичник, – сердце смягчается, чистота мыслей блюдется, непристойные воображения прогоняются». 6. Уединение также одно из средств к достижению этой добродетели. Чистоте сердца много способствует уединенное пустынножительство. Устраняя все соблазны и всякий повод к развлечению, оно доставляет полную возможность войти в себя, наблюдать за всеми внутренними движениями души, открывать слабые стороны, яснее видеть свои грехи и опасности со стороны духовных врагов. Один святой подвижник хорошо объяснил это следующим опытом: три ученые друга решились поступить в монашество. Один из них избрал себе дело – умиротворять спорящихся, по Писанию: блажены миротворцы(Мф. 5, 9); другой – посещать больных; а третий пошел в пустыню на безмолвие. Первый, сколько ни трудился, не мог прекратить раздоров между людьми и всех успокоить. Побежденный скукою, пошел к тому, который услуживал больным, и нашел, что и он изнемогает от малодушия и не в силах более исполнять заповеди. Тогда оба пошли посетить того, который живет в пустыне, рассказали ему свои дела, просили и его сказать им, какую он получил пользу в уединении. Тот, немного помолчав, вливает воду в сосуд и говорит им: «Посмотрите в воду». Вода была мутна. Через несколько времени опять говорит им: «Посмотрите же, как светла сделалась вода». Те посмотрели и как в зеркале увидели свои лица. Тогда сказал им: «Точно то же бывает и с нами, когда кто находится среди людей, – от людского шума и суетливости он не видит свои грехи, а сподобившийся увидеть себя, свои грехи, по словам святого Исаака Сириянина, блаженнее сподобившегося увидеть Ангела, конечно, потому, что, видя свои грехи, можно очищать их, и по чистоте сделать душу ангелоподобною» (Древний Патерик)». Помоги всем нам Господи провести дни Великого поста в духовных трудах над собой!

(Из цикла «Кухонные монологи»)

Господи, спаси нас, дураков, как-нибудь!...

Схиархимандрит Софроний (Сахаров)

Рассказывает Людмила:

– У моей подруги Макрины была тетя Люся. Обычная тетя как миллионы советских людей своего времени. Она любила жизнь во всех ее проявлениях, любила попеть, поплясать, выпить да закусить в приятной компании, рассказать анекдот к месту и самой посмеяться.

Ничего особенного в этой Люсе не было, кроме того, что она была хороша собой и любила всех чем-нибудь одаривать. Придет к ней, бывало, ее племянница Макрина, и тетя Люся тут же ей какой-нибудь подарок всучит. Ни разу племяшка не уходила от тетушки с пустыми руками.

Вот такой была тетя Люся: ничего у нее в доме не задерживалось, всё раздавала направо и налево. Однажды в результате такой своей душевной щедрости она пригрела у себя соседского мальчишку Алешку, которого родная мать забросила по причине пьянства. Мальчишка рос как придорожная трава, никто его не воспитывал. Только тетя Люся, никогда не имевшая своих детей, заботилась о нем.

…Годы шли, тетушка старела. Меж тем советские безбожные времена сменились расцветом Православия. Свобода проявилась не только в вероисповедании, но и в других сферах жизни. Алешка вырос и продолжил путь своей матери, правда, к пьянству прибавилась еще и наркомания. Но тетя Люся по-прежнему продолжала его любить как родного сына и помогать деньгами. Что ж, Алексей ничего не имел против. Наоборот, он так освоился с тетей Люсей, что обирал ее до последней нитки, забирая у старой женщины даже те продукты, что ей привозили ее родственники.

Макрина, подруга моя, ее сестры и родственники с болью в сердце смотрели на происходящее и пытались хоть как-то помочь тетушке в этой ситуации. Макрина думала повернуть тетушку к Богу, к Церкви, но всё было напрасно. Тетушка не поддавалась на уговоры и не хотела идти в церковь. Да это и понятно: она всю жизнь прожила в безбожии и не могла понять, зачем ей ходить в церковь. Молится она может и дома; никого не режет, не убивает, да и какие вообще грехи у пенсионерки?! О вечности тетя Люся как-то не задумывалась.

Макрина начала за нее молиться. Родственники тоже. И Господь не заставил себя ждать...

Тетушка Люся стала сильно слабеть. Однажды в очередной раз она собралась ехать с Макриной на дачу. Для поездки Макрина взяла напрокат машину. Когда их автомобиль остановился на светофоре, в него врезалась другая машина. Так как машина была не частная, Макрине пришлось вызывать полицию.

«Вся процедура с оформлением займет 6 часов», – сказал прибывший полицейский. Макрина была в отчаянии. Что делать? Куда податься со старушкой на долгие шесть часов? Полицейский посоветовал идти в отделение полиции, которое находилось поблизости, рядом с церковью. Идея идти в полицию им не приглянулась. И решили они от нечего делать пойти в церковь. Благо там имелось место, где можно было посидеть в тишине и спокойствии.

Отправились Макрина с тетушкой Люсей в церковь… и провели в храме целый день! Пока они там сидели, к ним подошел познакомиться местный священник. Разговорились о том о сем. В итоге тетя Люся исповедалась и причастилась! Да, да, без подготовки, без необходимого трехдневного поста. «Я побывала на небесах!» – сказала, выйдя из церкви, наша «атеистка».

А вскоре тетя Люся мирно отошла ко Господу, еще раз причастившись и исповедавшись перед смертью, как ей заповедовал священник. Тот же священник ее и отпевал.

Чудны дела Твои, Господи!

…На 40-й день по ее смерти тетя Люся явилась во сне одной из сестер Макрины – Марине. Во сне тетя Люся была довольная-предовольная. «Ну и праздник вы же мне устроили! – сказала она. – Спасибо!»

Мы с Макринкой читали литию по усопшей все сорок дней.

В издательстве Сретенского монастыря вышел сборник рассказов Дениса Теймуразовича Ахалашвили «Тепло любимых рук ».

Денис Ахалашвили пишет о своем духовнике схиархимандрите Власии (Перегонцеве), вспоминает Пафнутьев Боровский монастырь, где автору посчастливилось прожить год. Рассказывает о возрождении храмов, о чудесных событиях в своей жизни и жизни знакомых ему людей, о святынях, с которыми соприкоснулся. О себе самом автор пишет с подкупающей исповедальностью.

Все рассказы объединяет одна мысль — хорошо человеку жить, когда он с Богом.

Из «Записок на полях»:

«Господи, спаси нас, дураков, как-нибудь!»

Дерзкие все стали. Тетушка, которую я второй раз в жизни в нашем храме вижу, объясняет мне, как правильно ставить свечи и где можно и нельзя стоять во время службы. Люди, именующие себя борцами за истину и чистоту православия, большинство из которых ничего вразумительного не написали и понятия не имеют, о чем говорит профессор Осипов, травят его в интернете и на общественных площадках. В Фейсбуке, где я слезно умолял, просил и увещевал не добавлять меня ни в какие группы без моего согласия, приходится каждый день отписываться от разных сообществ. Людям и в голову не может прийти, что такое поведение просто неприлично. Мой друг, известный иеромонах (не тот, что поет), который бывает в Кремле и общается по работе с депутатами Государственной Думы и известными политиками, на мое недоумение по поводу откровенной несправедливости в отношении одного известного церковного лица серьезно сказал, что, стоит ему самому оступиться, его не просто смешают с грязью, а еще и устроят танцы на его похоронах. «Никогда ни от кого не жди ничего хорошего — ни от светских, ни от церковных», — с улыбкой добавил он.

Я и сам такой — готов смешать с грязью и уничтожить любого несогласного и сомневающегося в моем божественном величии. И это очень и очень плохо. Страшный диагноз отсутствия страха Божия и — нет, не любви (кого, кроме себя, мы любим?) — элементарного человеческого уважения к другому. Чтобы не отчаяться и не опустить руки, иногда хочется кувыркнуться через голову и прокричать слова схиархимандрита Софрония (Сахарова): «Господи, спаси нас, дураков, как-нибудь!»

Кот и утренняя молитва

Читаю утреннее правило. В это время приходит кот. Садится у ног, смотрит в глаза и тихо мяукает. Нет, он не читает со мной правило, как можно подумать, он хочет, чтобы мы пошли на кухню, где я бы налил ему молока и дал любимую рыбку. Я прерываю правило и иду с котом на кухню. Многие проповедники, которые всегда и везде любят говорить о Боге, со мной бы не согласились. «Бросил святую молитву и Бога ради кота? Да ты, как я погляжу, еретик!» — с казал бы один царь из известной комедии про Ивана Васильевича и стукнул бы посохом об пол. Царям и проповедникам я просто отвечу: Бог всегда со мной, а голодный кот Степа не всегда. Поэтому, когда он трется о мою ногу и смотрит в глаза, я вижу в его усах ангельскую улыбку и улыбаюсь в ответ. И мы идем на кухню. А потом возвращаемся. Кот забирается на любимый подоконник и начинает мурлыкать утренние песни, а я — класть поклоны и читать молитвы. Каждый по-своему радуется и благодарит того, кто эту радость нам дал. Начинается новый день.

Тепло любимых рук

Последний день на земле

Снегопад

Чудо на Покров

Грузинские каникулы

Осел, на котором едет Христос

Самая звездная ночь

Раненный светлой стрелой

Грузинское вино

Ошибся номером

Первая учительница

Про духовного отца

Грузинская свадьба

Кроссовки

Наследство

Поездка к батюшке Николаю Гурьянову

Сашка и смерть

Как мы нашли наше сердце

Сказка про отчаявшегося человека

Другая жизнь

Церковь без телефона

Благословенное Савино

Искушение

День, когда преклонились небеса

Никому тебя не отдам!

На крыше главного храма

Как я в Оптину ездил

Бог и наркоторговец

Как в СССР храмы строили

Часть первая. Отец Владимир

Часть вторая. Валентина

Отец Олег

Звонки на Рождество

Положите его на место!

Бог знает, как нам помочь

Чай с конфетами

Храм в сельском клубе

«Не кури!»

Боровск и православная Сицилия

Батюшка Нил

Отец Иосиф

Из-под колес

Монахи и мед

Как я у батюшки подарок просил

Не вуаль, а покров!

Икона вернулась

Молитва на краю шахты

«Симеоном зовут его»

Записки на полях

Детский стихарь

Духовная брань

Бабушкино наследство

Отец Андрей и пьяные хулиганы

Монаху врать нельзя…

О сострадании

Кондуктор

Благословение

Грядки во спасение

Родной храм

«Господи, спаси нас, дураков, как-нибудь!»

Кот и утренняя молитва

Замполит

Исповедница

Жизнь в Церкви

Денежное дерево

Куда смотрит Бог

Покаяние

Будьте как дети

Народная вера

Про Грецию, где все есть

Настоящий мужчина

Разговор с психологом

О ревности не по разуму

Про попов на «Мерседесах»

Достоевский и духовная жизнь

Гордыня под прилавком

Про «ботаников» в церкви

Свободные люди

О жене священника, гамбургере и посте

Улыбка для соседа

Бороться за человека

Яблоко от яблоньки

Случайная встреча

ПРО БЛОНДИНКУ И СВЯЩЕННИКА Отец Виталий отчаянно сигналил вот уже минут 10. Ему нужно было срочно уезжать на собрание благочиния, а какой-то громадный черный джип надежно «запер» его машину на парковке около дома. «Ну что за люди?! – мысленно возмущался отец Виталий – Придут, машину бросят, где попало, о людях совсем не думают! Ну что за безчинство?!» В мыслях он рисовал себе сугубо мужской разговор с владельцем джипа, которого представлял себе как такого же огромного обритого дядьку в черной кожаной куртке. «Ну, выйдет сейчас! Ну, я ему скажу!..» – кипел отец Виталий, безнадежно оглядывая двери подъездов – ни в одном из них не было ни намека на хоть какие-то признаки жизни. Тут наконец-то одна дверь звякнула пружиной и начала открываться. Отец Виталий вышел из машины, намереваясь высказать оппоненту все, что о нем думает. Дверь открылась и на крыльцо вышла … блондинка. Типичная представительница гламурного племени в обтягивающих черных джинсиках, в красной укороченной курточке с меховым воротником и меховыми же манжетами, деловито цокающая сапожками на шпильке. – Ну чё ты орешь, мужик? – с интонацией Верки Сердючки спросила она, покручивая на пальчике увесистый брелок. Накрашенные и явно наращенные ресничищи взметнулись вверх, как два павлиньих хвоста над какими-то неестественно зелеными кошачье-хищными глазками. Шиньон в виде длинного конского хвоста дерзко качнулся от плеча до плеча. – Ну, ты чё, подождать не можешь? Видишь, люди заняты! – Знаете ли, я тоже занят и тороплюсь по очень важным делам! – изо всех сил стараясь сдерживать эмоции, ответил отец Виталий блондинке, прошествовавшей мимо него. Блондинка открыла машину («Интересно, как она только управляется с такой громадиной?» – подумал отец Виталий) и стала рыться в салоне, выставив к собеседнику обтянутый джинсами тыл. – Торопится он... – продолжила монолог девушка – Чё те делать, мужик? – тут она, наконец, повернулась к отцу Виталию лицом. Несколько мгновений она смотрела на него, приоткрыв пухлые губки и хлопая своими гигантскими ресницами. – О, – наконец изрекла она – Поп, что ли? Ну все, день насмарку! – как-то достаточно равнодушно, больше для отца Виталия, чем для себя, сказала она и взобралась в свой автомобиль, на фоне которого смотрелась еще более хрупкой. Ручка с длинными малиновыми коготками захлопнула тяжелую дверь, через пару секунд заурчал мотор. Стекло водительской двери опустилось вниз и девушка весело крикнула: – Поп, ты отошел бы, что ли, а то ведь перееду и не замечу! Отец Виталий, кипя духом, сел в свою машину. Джип тяжело развернулся и медленно, но уверенно покатил к дороге. Отцу Виталию надо было ехать в ту же сторону. Но чтобы не плестись униженно за обидчицей, он дал небольшой крюк и выехал на дорогу с другой стороны. Отец Виталий за четыре года своего служения повидал уже много всяких-разных людей: верующих и не верующих, культурных и невоспитанных, интеллигентных и хамов. Но, пожалуй, никто из них не вводил его в состояние такой внутренней беспомощности и такого неудовлетворенного кипения, как эта блондинка. Не то, что весь день – вся неделя пошла наперекосяк. Чем бы батюшка не занимался, у него из головы не выходила эта меховая блондинка на шпильках. Ее танково-спокойное хамство напрочь выбило его из того благодушно-благочестивого состояния, в котором он пребывал уже достаточно долгое время. И, если сказать откровенно, отец Виталий уже давно думал, что никто и ничто не выведет его из этого блаженного состояния душевного равновесия. А тут – на тебе! Унизила какая-то крашеная пустышка, да так, что батюшка никак не мог найти себе место. Был бы мужик – было бы проще. В конце-концов, с мужиком можно выяснив суть да дело, похлопать друг друга по плечу и на этом конфликт был бы исчерпан. А тут – девчонка. По-мужски с ней никак не разобраться, а у той, получается, все руки развязаны. И не ответишь, как хотелось бы, – сразу крик пойдет, что поп, а беззащитных девушек оскорбляет. Матушка заметила нелады с душевным спокойствием мужа. Батюшка от всей души нажаловался ей на блондинку. – Да ладно тебе на таких-то внимание обращать, – ответила матушка – Неверующая, что с неё взять? И, судя по всему, не очень умная. – Это точно, – согласился отец Виталий – взятки-гладки, была бы умная, так себя бы не вела. Отец Виталий начал было успокаиваться, как жизнь преподнесла ему еще один сюрприз. Как нарочно, он стал теперь постоянно сталкиваться с блондинкой во дворе. Та как будто специально поджидала его. И, как нарочно, старалась досадить батюшке. Если они встречались в дверях подъезда, то блондинка первая делала шаг навстречу, и отцу Виталию приходилось сторониться, чтобы пропустить ее, да еще и дверь придерживать, пока эта красавица не продефилирует мимо. Если отец Виталий ставил под окном машину, то непременно тут же, словно ниоткуда, появлялся большой черный джип и так притирался к его «шкоде», что батюшке приходилось проявлять чудеса маневрирования, чтобы не задеть дорогого «соседа» и не попасть на деньги за царапины на бампере или капоте. Жизнь отца Виталия превратилась в одну сплошную мысленную войну с блондинкой. Даже тематика его проповедей изменилась. Если раньше батюшка больше говорил о терпении и смирении, то теперь на проповедях он клеймил позором бесстыдных женщин, покрывающих лицо слоями штукатурки и носящих искусственные волосы, чтобы уловлять в свои сети богатых мужчин и обеспечивать себе безбедную жизнь своим бесстыдным поведением. Он и сам понимал, что так просто изливает свою бессильную злобу на блондинку. Но ничего не мог с собой поделать. Даже поехав на исповедь к духовнику, он пожаловался на такие смутительные обстоятельства жизни, чего прежде никогда не делал. – А что бы ты сказал, если бы к тебе на исповедь пришел бы твой прихожанин и пожаловался на такую ситуацию? – спросил духовник. Отец Виталий вздохнул. Что бы он сказал? Понятно, что – терпи, смиряйся, молись… Впервые в жизни он понял, как порой нелегко, да что там – откровенно тяжело исполнять заповеди и не то что любить – хотя бы не ненавидеть ближнего. – Я бы сказал, что надо терпеть, – ответил отец Виталий. Духовник развел руками. – Я такой же священник, как и ты. Заповеди у нас у всех одни и те же. Что я могу тебе сказать? Ты сам все знаешь. «Знать-то знаю, – думал отец Виталий по дороге домой – Да что мне делать с этим знанием? Как исповедовать, так совесть мучает. Людей учу, а сам врага своего простить не могу. И ненавижу его. В отпуск, что ли, попроситься? Уехать на недельку в деревню к отцу Сергию. Отвлечься. Рыбку половить, помолиться в тишине…» Но уехать в деревню ему не довелось. Отец Сергий, его однокашник по семинарии, позвонил буквально на следующий день и сообщил, что приедет с матушкой на пару деньков повидаться. Отец Виталий был несказанно рад. Он взбодрился и даже почувствовал какое-то превосходство над блондинкой, по-прежнему занимавшей его ум, и по-прежнему отравлявшей ему жизнь. В первый же вечер матушки оставили мужей одних на кухне, чтобы те могли расслабиться и поговорить «о своем, о мужском», а сами уединились в комнате, где принялись обсуждать сугубо свои, женские, проблемы. За чаем беседа текла сама собою, дошло дело и до жалоб отца Виталия на блондинку. – С женщинами не связывайся! – нравоучительно сказал отец Сергий – Она тебя потом со свету сживет. Ты ей слово – она тебе двадцать пять. И каждое из этих двадцати пяти будет пропитано таким ядом, что мухи на лету будут дохнуть. – Да вот, стараюсь не обращать внимания, а не получается, – сетовал отец Виталий. – Забудь ты про нее! Еще мозги свои на нее тратить. Таких, знаешь, сколько на белом свете? Из-за каждой переживать – себя не хватит. Забудь и расслабься! Ты мне лучше расскажи, как там отец диакон перед Владыкой опарафинился. А то слухи какие-то ходят, я толком ничего и не знаю.И отец Виталий стал рассказывать другу смешной до неприличия случай, произошедший на архиерейской службе пару недель назад, из-за которого теперь бедный отец диакон боится даже в храм заходить. Утром отец Виталий проснулся бодрым и отдохнувшим. Все было хорошо и жизнь была прекрасной. Горизонт был светел и чист, и никакие блондинки не портили его своим присутствием. Отец Сергий потащил его вместе с матушками погулять в городской парк, а потом был замечательный обед и опять милые, ни к чему не обязывающие разговоры. Ближе к вечеру гости собрались в обратный путь. Отец Виталий с матушкой и двухлетним сынком Феденькой вышли их проводить. – Отца Георгия давно видел? – спросил отец Виталий. – Давно, месяца три, наверное. Как на Пасху повидались, так и все. Звонил он тут как-то, приглашал. – Поедешь? – спросил отец Виталий. – Да вот на Всенощную, наверное, поеду, – ответил отец Сергий. И собеседники разом замолчали, потому что в разговор вклинился странный, угрожающий рев, которого здесь никак не должно было быть. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, словно надеялись, что тот, второй, объяснит, в чем дело. За их спинами медленно проехал большой черный джип, но звук этот исходил не от него. И тут в тихий двор ворвалась смерть. Она неслась на людей в образе огромного многотонного грузовика, неизвестно откуда взявшегося здесь, в тихом провинциальном дворе. Священники молча смотрели на стремительно приближающийся КАМАЗ. Отлетела в сторону урна, выдранная из земли скамейка подлетела вверх метра на два. «Зацепит или нет?» – успел подумать отец Виталий, мысленно прикидывая возможную траекторию движения машины. И тут что-то светленькое мелькнуло на дорожке. Феденька выбежал на асфальт за укатившимся мячиком. Ни отец Сергий, ни отец Виталий, ни обе матушки не успели даже понять и сообразить, что надо сделать, чтобы спасти ребенка, да, наверное, и не успели бы ничего сделать. Их опередил тот самый джип, который секунду назад проехал мимо. Они увидели, что машина, взревев мотором, резко рванула вперед прямо в лоб КАМАЗу. Оглушительный грохот, страшный, рвущий нервы скрежет металла, звук лопающихся стекол – все это свершилось мгновенно. Обломки попадали на землю. Асфальт был покрыт слоем осколков от фар. Куски бампера, решетки, еще чего-то усеяли все вокруг. А затем наступила звенящая тишина, которую не смогла нарушить даже стая голубей, испуганно вспорхнувшая с крыши и тут же усевшаяся на другую крышу. И посреди всего этого хаоса стоял Феденька и ковырял пальцем в носу. С недоумением смотрел он на груду металла, в которую превратился джип, а потом оглянулся на родителей, словно спрашивая, что же такое тут произошло? Первой очнулась матушка отца Сергия. Она бросилась к мальчику и на руках вынесла его из кучи осколков. Матушка отца Виталия лежала в обмороке. К машинам бежали картежники – выручать людей. КАМАЗ открыли сразу и вытащили на асфальт мертвое тело водителя. Судя по вмятине на лобовом стекле, он погиб от удара головой об него. А двери джипа, смятые и вдавленные, открыть не удавалось. За темными стеклами не было возможно ничего разглядеть. Джип «ушел» в грузовик по самое лобовое стекло. Кто-то из местных автомобилистов поливал джип из огнетушителя – на всякий случай. Спасатели и две «скорых» подъехали через 20 минут. Джип пришлось резать, чтобы извлечь из него водителя. Подъехали гаишники, стали опрашивать свидетелей. Мало кто чего мог сказать, все сходились в одном – во двор влетел неуправляемый КАМАЗ и врезался в джип. – Да, ему тут и деваться-то некуда, – согласился один из гаишников, оглядев двор. – Не так все было, – вдруг раздался голос старика Михалыча. Он подошел к гаишникам, дымя своей вечной цигаркой. – Я все видел, я вон тама сидел, – показал он рукой на свою голубятню. – Что Вы видели? – спросил гаишник, покосившись на смрадный окурок. – Да джип-то энтот, он ехал просто так, когда КАМАЗ-то выскочил. Он, может, и свернул бы куда, а вон сюда, хотя бы, – дед Михалыч кивнул на проулочек – Ведь когда КАМАЗ-то выехал, джип-то вот здесь как раз и был. Да тут вон какое дело-то… Ребятенок ихний на дорогу выскочил. И джип-то, он вперед-то и рванул, чтобы, значит, ребятенка-то спасти. А иначе – как его остановишь-то, махину такую? – То есть, водитель джипа пошел на лобовое столкновение, чтобы спасти ребенка? – чуть помолчав, спросил гаишник. – Так и есть, – кивнул дед – С чего бы ему иначе голову-то свою подставлять? Время у него было, мог он отъехать, да вот, дите пожалел. А себя, значицца, парень подставил. Люди молчали. Дед Михей открыл всем такую простую и страшную правду о том, кого сейчас болгарками вырезали из смятого автомобиля. – Открывай, открывай! – раздались команды со стороны спасателей – Держи, держи! Толя, прими сюда! Руку, руку осторожней! Из прорезанной дыры в боку джипа трое мужчин вытаскивали тело водителя. Отец Виталий подбежал к спасателям: – Как он? – Не он – она! – ответил спасатель. Отец Виталий никак не мог увидеть лица водительницы – на носилках все было красным и имело вид чего угодно, только не человеческого тела. «Кто же это сделал такое? – лихорадочно думал отец Виталий – Она же Федьку моего спасла… Надо хоть имя узнать, за кого молиться…» Вдруг под ноги ему упало что-то странное. Он посмотрел вниз. На асфальте лежал хорошо знакомый ему блондинистый конский хвост. Только теперь он не сверкал на солнце своим синтетическим блеском, а валялся грязный, в кровавых пятнах, похожий на мертвое лохматое животное. Оставив на попечение тещи спящую после инъекции успокоительного матушку и так ничего и не понявшего Федю, отец Виталий вечером поехал в больницу. – К вам сегодня привозили девушку после ДТП? – спросил он у медсестры. – Карпова, что ли? – Да я и не знаю, – ответил отец Виталий. Медсестра подозрительно посмотрела на него: – А Вы ей кто? Отец Виталий смутился. Кто он ей? Никто. Еще меньше, чем никто. Он ей враг. – Мы посторонним информацию не даем! – металлическим голосом отрезала медсестра и уткнулась в какую-то книгу. Отец Виталий пошел по коридору к выходу, обдумывая, как бы разведать о состоянии этой Карповой, в один миг ставшей для него такой близкой и родной. Вдруг прямо на него из какой-то двери выскочил молодой мужчина в медицинском халате. «Хирург-травматолог» – успел прочитать на бейдже отец Виталий. – Извините, Вы не могли бы сказать, как состояние девушки, которая после ДТП? Карпова. – Карпова? Она прооперирована, сейчас без сознания в реанимации. Звоните по телефону, Вам скажут, если она очнется, – оттараторил хирург и умчался куда-то вниз. Всю следующую неделю отец Виталий ходил в больницу. Карпова так и не приходила в себя. По нескольку раз на дню батюшка молился о здравии рабы Божией, имя же которой Господь знает. Он упрямо вынимал частицы за неё, возносил сугубую молитву и продолжал звонить в больницу, каждый раз надеясь, что Карпова пришла в себя. Отец Виталий хотел сказать ей что-то очень-очень важное, что рвалось у него из сердца. Наконец, в среду вечером, ему сказали, что Карпова пришла в себя. Бросив все дела, отец Виталий помчался в больницу. Едва поднявшись на второй этаж, он столкнулся с тем же хирургом, которого видел здесь в первый день. – Извините, Вы могли бы мне сказать, как состояние Карповой? – спросил батюшка. –Понимаете, мы даем информацию только родственникам, – ответил хирург. – Мне очень нужно, – попросил отец Виталий – Понимаете, она моего ребенка спасла. –А, слышал что-то… Пошла в лобовое, чтобы грузовик остановить… Понятно теперь… К сожалению, ничего утешительного сказать Вам не могу. Мы ведь ее буквально по кускам собрали. Одних переломов семь, и все тяжелые. С такими травмами обычно не живут. А если и выживают – до конца жизни прикованы к постели. Молодая, может, выкарабкается. – А можно мне увидеть её? Врач окинул священника взглядом. – Ну, вон халат висит – возьмите, – со вздохом сказал он – Я Вас провожу. И никому ни слова. Отец Виталий вошел в палату. На кровати лежало нечто, все в бинтах и на растяжках. Краем глаза он заметил на спинке кровати картонку: Карпова Анна Алексеевна, 1985 г.р. Батюшка подставил стул к кровати, сел на него и наклонился над девушкой. Лицо её было страшное, багрово-синее, распухшее. Девушка приоткрыла глаза. Глаза у неё были обычные, серые. Не было в них ни наглости, ни хищности. Обычные девчачьи глаза. – Это Вы? – тихо спросила она. – Да. Я хочу поблагодарить Вас. Если я могу как-то помочь Вам, скажите. – Как Ваш малыш? – спросила Аня. – С ним все в порядке. Он ничего не понял. Если бы не Вы… – Ничего, – ответила Аня. Наступила тишина, в которой попискивал какой-то прибор. – Вы, правда, священник? – спросила Аня. – Да, я священник. – Вы можете отпустить мне грехи? А то мне страшно. – Не бойтесь. Вы хотите исповедоваться? – Да, наверное. Я не знаю, как это называется. – Это называется исповедь, – отец Виталий спешно набросил епитрахиль – Говорите мне все, что хотите сказать. Я Вас слушаю очень внимательно. – Я меняла очень много мужчин, – сказала Аня после секундной паузы, – Я знаю, что это плохо, – она чуть помолчала. – Еще я курила. Отец Виталий внимательно слушал исповедь Ани. Она называла свои грехи спокойно, без слезливых истерик, без оправданий, без желания хоть как-то выгородить себя. Если бы батюшка не знал, кто она, то мог бы подумать, что перед ним глубоко верующий, церковный, опытный в исповеди человек. Такие исповеди нечасто приходилось принимать ему на приходе – его бабушки и тетушки обычно начинали покаяние с жалоб на ближних, на здоровье, с рассуждений, кто «правее»… Либо это было непробиваемое «живу, как все». Аня замолчала. Отец Виталий посмотрел на нее – она лежала с закрытыми глазами. Батюшка хотел уже было позвать сестру, но девушка опять открыла глаза. Было видно, что она очень утомлена. – Все? – спросил отец Виталий. – Я не знаю, что еще сказать, – ответила Аня. Священник набросил ей на голову епитрахиль и прочитал разрешительную. Некоторое время они оба молчали. Потом Аня с безпокойством спросила: – Как Вы думаете – Бог простит меня? – Конечно, простит, – ответил батюшка – Он не отвергает идущих к Нему. Тут Аня улыбнулась вымученной страдальческой улыбкой. – Мне стало лучше, – тихо сказала она и закрыла глаза. Тишина палаты разрушилась от резкого звонка. В палату вбежала медсестра, потом двое врачей, началась суматоха, отчаянные крики «Адреналин!». Отец Виталий вышел из палаты и сел в коридоре на стул. Он думал о Вечности, о смысле жизни, о людях. От мыслей его заставила очнуться вдруг наступившая тишина. Двери палаты широко раскрыли и на каталке в коридор вывезли что-то, закрытое простыней. Отец Виталий встал, провожая взглядом каталку. «Я же не попросил у нее прощения!» – с отчаянием вспомнил он. Через два года у отца Виталия родилась дочка. Девочку назвали Аней.