Особенности воспитания и образования в раннем средневековье. Русь в IX – начале XII в.: становление государства, основные этапы и тенденции развития Исторические нападки на веру
Принятие христианства на Руси.
Принятие князем Владимиром (около 988 г.) христианства как государственной религии стало выдающимся актом, политически и идеологически закрепившим образование единого древнерусского государства . К тому же это было итогом русско-византийских отношений в X веке. Как и другие раннефеодальные государства, Русь нуждалась в общегосударственной религии, которая закрепляла бы только что созданное государственное единство. Дохристианская религия – язычество – такой роли играть не могла, будучи идеологией родового строя. Она вошла в противоречие с новыми условиями классового общества и не была способна освящать и укреплять общественный порядок.
В 980 г . князь Владимир попытался реформировать старую религию – объявить одного бога – Перуна. Однако механическое объединение старых племенных божеств не могло привести к единству культа и по-прежнему идеологически разъединяло страну.
Князь Владимир решил провести настоящую религиозную реформу. Согласно летописи он устроил «смотрины вер», выслушав представителей различных мировых религий. Владимир сделал выбор в пользу христианской веры по византийскому образцу. Причин тому было много. Ещё бабка Владимира княгиня Ольга приняла крещение, среди приближённых князя также было уже много христиан. Но самое главное – это исторические, экономические, политические и иные связи с православной Византией, которая являлась именно тем государством, контакты с которым представляли для Киевской Руси наибольшую ценность. Однако принятие Русью христианства проходило в сложной политической обстановке борьбы Руси с Византией. Восстания в Болгарии, Малой Азии вынудили византийского императора Василия II обратиться к Владимиру за военной помощью. В ответ Владимир потребовал за него замуж сестру императора – Анну . Поскольку такой брак означал бы признание Византией зависимости от русского государства, Василий II пытался уклониться. Тогда Владимир осадил греческий город Херсонес в Крыму. Взятие Херсонеса заставило Василия II подчиниться.
Таким образом, принятие христианства от Византии не вело к зависимости Руси от Византии.
Новая религия стала распространяться по всей Руси, зачастую силой (например, в Новгороде). Христианство усердно боролось с остатками языческого мировоззрения. Пройдут ещё долгие десятилетия, прежде чем христианство восторжествует на Руси, более того, язычество так до конца и не сдалось, многие традиции и праздники совместились с христианскими.
На Руси была учреждена русская митрополия, которая подчинялась константинопольской патриархии. Православное духовенство в первое время было греческим. Знать охотно приняла христианство: оно помогало ей властвовать над народом, укрепляло государственность. Церковь получила от князей большие земельные владения и десятую часть доходов («десятину»).
Принятие Русью христианства явилось прогрессивным шагом и имело важные исторические последствия:
а) Политические:
1) Русь, отвергнув «примитивное язычество», становилась теперь равной другим христианским странам, связи с которыми расширились.
2) Христианство стало государственной религией, связывало светскую и церковную власть и объединяло многоэтническое население в единое целое.
3) династическое родство с византийскими императорами.
б) Культурные:
1) Создание церкви как института и церковной организации по византийскому образцу.
2) Вхождение русского государства и народа в круг византийской культуры, ценностей, искусства и т.д.
3) Появление архитектуры и живописи.
4) Возможность, в отличие от католицизма. Ведение проповеди на родном для верующих языке.
5) Введение кириллической азбуки и начало литературы.
Принятие христианства в православной традиции стало одним из определяющих факторов дальнейшего исторического развития Руси.
Древнерусское государство значительно укрепилось при Ярославе Мудром (978 – 1054 гг.). Первое, что сделал Ярослав Мудрый – укрепил управление страной. Они послал в крупные города и земли своих сыновей и потребовал от них беспрекословного повиновения. Сам же он стал «самовластцем». В некоторых документах его даже именовали царем. Великий князь был ревностным сторонником развития культуры, образования, грамотности. При нём были открыты новые школы, поддерживалось книжное дело. Поднялся престиж Киевской Руси, иностранные короли искали союза с киевским князем.
При Ярославе Мудром было положено начало русскому письменному законодательству. Свод законов того времени назывался «Русская правда» и основывался на старых русских обычаях. Сыновья Ярослава Мудрого дополнили его новыми законами («Правда Ярославичей»). Была запрещена кровная родовая месть – пережиток родового строя. За убийство человека раньше мстили из поколения в поколение. Теперь же за убийство был положен денежный штраф. При Ярославичах «Русская Правда» (новый свод законов) была направлена не только на то, чтобы установить порядок в стране, но и защитить собственность (землю, дом, имущество).
Владимир Мономах дал Руси новую «Русскую Правду», названную «Устав Владимира Всеволодовича». Он ограничил произвол ростовщиков, снизив процентные ставки (не более 20% годовых). «Устав» включал новые статьи об облегчении участи смердов, закупов, рядовичей, холопов. По существу, Мономах – первый реформатор в нашей истории. В период его княжения (1113-1125 гг.), а также правления его сына Мстислава Великого (1125-1132 гг.), власть верховного правителя укрепилась, был достигнут социальный мир и упрочены основы развивающегося государства.
Возвышение Москвы. Иван I Данилович Калита.
Во главе объединяющегося государства стало Московское княжество. Экономическому росту и политическому возвышению Москвы способствовало исключительно выгодное географическое положение. Оно находилось в центре русских княжеств, которые прикрывали её извне. В Москву стекались люди, ища убежище, и это увеличивало её население. Москва находилась на перекрёстке торговых путей: водных (Москва-река – Волга – Ока) и сухопутных (связывающих юго-западную Русь с северо-восточной). Торговые пошлины стали важным источником пополнения княжеской казны.
Усиление Московского княжества происходило в условиях острой конкуренции с Тверью, которая также стремилась объединить под своей властью русские земли. В 1304 г. владимирским князем становится тверской князь.
В 1237 г. в Твери вспыхнуло крупное народное восстание против татар. Московский князь Иван Калита (1325-1340) предложил золотоордынскому хану свои услуги в подавлении восстания. А в награду получил ярлык на великое владимирское княжение и право сбора дани. Иван Калита проводил искусную политику усиления и расширения своего княжества. Кстати за своё скопидомство он получил прозвище Калита (кошель). Тем не менее в историю Иван Калита вошёл как собиратель земли русской.
Дальнейшее усиление и возвышение и возвышение Москвы происходит при сыновьях Ивана Калиты – Симеоне Гордом и Иване Красном.
Сущность опричнины в оценках
Итоги опричнины
Тем не менее, опричнина, как политика царя, направленная на борьбу с боярской оппозицией с целью укрепления самодержавной власти , сделала свое дело.
Таким образом, за период правления Ивана Грозного, сопровождавшегося обострением борьбы в обществе, предприняты значительные шаги к укреплению русского государства и самодержавия.
Новая система власти
Первоначально большевики обратились ко всем социалистическим партиям с предложением войти в состав Совнаркома и ВЦИКа, но согласие дали только левые эсеры (получили около 1/3 мест). Таким образом, до марта 1918 г. правительство было двухпартийным. Однако уже в марте 1918 г. блок распался: левые эсеры вышли из правительства в знак протеста против заключения Брестского мира.
Русь в IX – начале XII в.: становление государства, основные этапы и тенденции развития
К середине IX в. Восточные славяне находились на рубеже создания государства. Ученые считают, что у восточных славян к моменту образования государства были достаточно развиты производительные силы (хозяйство, орудия труда); в социальном плане произошла дифференциация (расслоение, выделение знати и т.д.); в политическом плане восточные славяне находились на этапе военной демократии (последняя ступенька к созданию государства; в культурном отношении восточные славяне также были готовы к созданию собственного государства (религия, письменность и т.д.).
Происхождение русской государственности и самого названия «Русь» едва ли не самая древняя и наиболее популярная тема в отечественной исторической мысли. Все споры идут в основном об интерпретации известного летописного сказания Нестора о призвании варягов – Рюрика, Синеуса, Трувора. Реальным историческим лицом, очевидно, был только Рюрик.
В практике средневековья нередки случаи, когда престол занимали чужеземцы-наемники. Проблема не в появлении варягов на Руси, а в их роли в создании Древнерусского государства.
Создателями норманнской теории были немецкие ученые XVIII в. Г.Б. Байер, Г.Ф. Миллер и А.Л. Шлёцер, приглашенные на работу в Россию. Её суть заключается в том, что государство на Руси было привнесено извне. Сами же восточные славяне якобы не могли самостоятельно создать своё государство, что говорило об их отсталости, исторической обречённости. В такой теории явно просматривается некий унизительный для славян подтекст.
Неприятие этой концепции отечественными историками привело к другой крайности – полному отрицанию вообще какой-либо заметной роли скандинавов в ранней русской истории. Такой подход также необъективен. Несомненно, государство не может возникнуть спонтанно, тем более привнесено извне. Не приходится говорить и каком-либо культурном превосходстве варваров над восточными славянами в IX веке. Образование государства является результатом длительных процессов внутри общества, государство есть продукт длительного внутреннего социально-экономического, политического развития.
Таким образом, в середине IX века восточные славяне были действительно объективно и закономерно на пороге создания собственного государства. Как уже было отмечено, наши отечественные историки, и первым из них великий русский ученый М.В. Ломоносов, отвергают норманнскую теорию. Тем не менее, несомненно, что варяги сыграли определённую (но никак не определяющую) роль в образовании единого государства восточных славян.
В восточных землях к 60-м гг. IX в. Образовалось два мощных государственных центра: Среднеднепровский, или Полянский, во главе с Киевом, и северо-западный – во главе с Новгородом. Оба они находились на торговом пути «из варяг в греки», оба складывались как многоэтнические образования, оба стали называть себя Русью: южной, где в Киеве утвердилась местная Полянская династия, и северной, где власть взяли норманны (862 г. – легендарное призвание князя Рюрика новгородцами).
Назревало историческое противоборство между двумя складывающимися государственными центрами.
В 879 г. умер Рюрик, оставив малолетнего сына Игоря. Все дела в Новгороде взял в свои руки то ли воевода, то ли родственник Рюрика Олег . В 882 г . Олег вероломно захватил Киев, убив местных князей – Аскольда и Дира. Этот год считается официальным началом истории Древнерусского государства с центром в Киеве – началом Киевской Руси .
Древнерусское государство – Киевская Русь – раннефеодальное государство, власть в котором принадлежала князю, опиравшемуся на дружину. В случае необходимости созывалось ополчение. Князь исполнял судебные функции и функции защиты от внешних врагов. За это племена платили ему дань, которая в летописи фигурировала как «полюдье». Первые русские князья: Рюрик, Олег, Игорь, Ольга, Святослав, Владимир .
Внутренняя и внешняя политика русских князей.
Весьма острой была проблема обороны границ государства. У Киевской Руси было множество агрессивных соседей: кочевые племена хазар, печенегов, позднее – половцев. Уже Олег, первый общерусский князь, сделавший Киев столицей нового государства, столкнулся с противодействием Хазарского каганата . А.С. Пушкин писал: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…». Хазары, создавшие государство с центром (Итиль) в низовьях Волги, контролировали обширные территории, где жили славянские племена полян, северян, вятичей, вынужденные платить хазарам дань. Борьба с хазарами завершилась походами Святослава в 965 г., которые покончили с существованием, Хазарского каганата.
Важным направлением внешней политики Киевской Руси были отношения с Византийской империей – могущественным государством Восточного Средиземноморья и Причерноморья. Периоды мирных отношений, во время которых развивались торговые связи, сменялись военными конфликтами, но росло духовное влияние православной Византии. О силе Киевской Руси говорит её постоянное соперничество с Византийской империей.
В 860 г . состоялся первый поход Руси на Константинополь. В результате похода были опустошены окрестности Константинополя и заключен выгодный для Руси мирный договор. Его текст – самый древний памятник русской дипломатии и права. Этот договор давал Киевской Руси привилегии в торговле с Византией.
907 и 911 гг. – два самых крупных похода на Византию, также завершившиеся заключением выгодного для Руси торгового договора. Русские купцы получили привилегии: Византия должна была содержать прибывших купцов, за свой счет, они были неподсудны местным властям.
941 и 944 гг. – неудачные походы Игоря на Константинополь (кстати, русские называли его Царьградом). Был заключен новый торговый договор, несколько менее выгодный для Руси, чем предыдущий.
Исключение представляет лишь внешняя политика Святослава Игоревича, пытавшегося создать собственную державу на Балканах в 970-971 гг. и вступившего из-за этого в конфликт с Византией и Болгарией.
Одновременно в этот период продолжался процесс включения восточнославянских племен в состав Киевской Руси, завершившийся в княжение сына Святослава – Владимира. Кроме славян в состав государства входили и другие этнические группы, в основном финно-угорские: меря, мурома, весь, чудь, ижора, мещеря и др. Таким образом, уже на самом раннем этапе своего развития восточнославянское государство складывалось как многонациональное.
Надо отметить, что соседство со степными народами не всегда носило конфронтационный характер. Так, Владимир Святославович на южных границах Руси «сажает» в качестве пограничной стражи тюркские племена тюрков и берендеев. К подобной практике впоследствии не раз прибегали русские князья.
Для защиты от враждебных кочевников строились оборонительные линии, валы, наблюдательные пункты, крепости. Это были грандиозные сооружения, протянувшиеся на сотни километров. В народе они получили название «змеевых валов» (задолго до правления князя Владимира).
При решение этой и других задач князь опирался на ближайших помощников – старшую дружину . А также местных князей, местную знать, вышедшую из родоплеменной верхушки. Из этих групп формировался класс феодалов во главе с великим князем и дружиной, делившейся на старшую и младшую . Старшие всё чаще стали именоваться боярами , младшие – отроками , что было показателем социального статуса, а не возраста. Экономическую основу существования зарождающего феодального класса на первых порах составляла дань . Очевидно, существовали определенные нормы дани, нарушение договорённости по этим нормам приводили к конфликтам, как это произошло в 945 г ., когда древляне убили князя Игоря. Его вдова, княгиня Ольга, жестоко отмстила древлянам за смерть мужа, разорив их землю и истребив многих из них, прежде всего, знать. Княгиня Ольга упорядочила взимание дани (реформа взимания дани). Отныне взимать дань должны представители княжеской администрации на местах. Это был конец полюдья и начало организованной системы обложения налогами Русской земли.
Постепенно экономической основой существования верхушки феодального класса стали доходы с пожалованных земель. На которых работали как челядь и холопы (различные категории рабов по древнерусской терминологии), так и лично свободные крестьяне – смерды .
Консолидации феодального класса способствовали общие задачи государственного строительства и необходимость поддерживать порядок на контролируемой территории. Немалую роль в этом процессе сыграла и религиозная реформа 988-989 гг., проведенная князем Владимиром.
Иисус, прерванное Слово: Как на самом деле зарождалось христианство
Посвящается Айе, несравненной внучке
Предисловие
Я прибыл в Принстонскую богословскую семинарию в августе 1978 года недавно женившимся новоиспеченным выпускником колледжа. У меня был залистанный Новый Завет на греческом языке, жажда знаний - вот, пожалуй, и все. Страстное желание учиться я приобрел с возрастом: тем, кто знал меня пятью-шестью годами раньше, и в голову прийти не могло, что я подамся в науку. Но в какой-то момент во время учебы я заметил, что одержим академическим зудом. Вероятно, я заразился им еще в Институте Муди (Moody Institute) в Чикаго - фундаменталистском библейском колледже, занятия в котором я начал посещать в юности, в семнадцать лет. В то время мои научные изыскания подогревала не столько интеллектуальная пытливость, сколько набожное стремление к определенности.
Учеба в Институте Муди оставила у меня глубокие впечатления. Я выбрал это заведение потому, что в старших классах школы «возродился в вере» и решил быть «настоящим» христианином, а значит, приобрести опыт углубленного изучения Библии. Во время первого же учебного семестра со мной что-то произошло: моя потребность в знаниях о Библии стала страстной вплоть до неистовства. В Институте Муди я не просто посещал все библейские и богословские курсы, какие только мог, но и по собственной инициативе заучивал наизусть целые книги Библии. Я посвящал ее изучению каждую свободную минуту. Я читал книги и штудировал записи, сделанные на лекциях. Чуть ли не каждую неделю я просиживал ночи напролет, готовясь к занятиям.
Три года подобной учебы способны перевернуть всю жизнь. И само собой, стать закалкой для ума. После окончания Института Муди я отправился в колледж Уитон, чтобы получить диплом по английской литературе, но продолжал уделять внимание Библии, посещал всевозможные курсы по ее толкованию и раз в неделю рассказывал об этой книге моей детской группе при церкви. И учил греческий, чтобы изучать Новый Завет в подлиннике.
Как убежденный христианин, верующий в Библию, я считал, что вся она, до последнего слова, ниспослана Богом - богодухновенна. Возможно, этим и объяснялся пыл, с которым я изучал ее. Ведь передо мной были слова Бога, речи Творца вселенной, Господа всех, обращенные к нам, простым смертным. Несомненно, иметь полное представление об этих словах - самое важное в жизни. По крайней мере, это было важно для меня. Понимание литературы в более широком смысле слова помогло мне разобраться в данном произведении (для того я и специализировался на английской литературе), умение читать по-гречески позволило узнать, какие именно слова выбрал Автор текста.
В первый же год учебы в Институте Муди я решил стать преподавателем и профессором библеистики. Затем, уже в Уитоне, я вдруг понял, что неплохо знаю греческий. Поэтому мой следующий шаг был предрешен: я поступлю в докторантуру, займусь изучением Нового Завета, а конкретно - некоторыми аспектами греческого текста и языка. Мой любимый преподаватель греческого в Уитоне Джералд Хоторн познакомил меня с трудами Брюса Мецгера, наиболее авторитетного в стране специалиста по греческим библейским манускриптам, который, как выяснилось, преподавал в Принстонской богословской семинарии. И я подал документы в Принстон, не зная о нем ничего - абсолютно ничего, - кроме того, что там преподает Брюс Мецгер и что, если я хочу стать экспертом по греческим манускриптам, мне прямая дорога в Принстон.
Пожалуй, я знал о Принстонской семинарии еще одно : это не евангелическое учреждение. И чем больше сведений доходило до меня за месяцы, предшествующие переезду в Нью-Джерси, тем сильнее я нервничал. От друзей я услышал, что Принстон считается «либеральной» семинарией, в которой не придают особого значения буквальному смыслу и «словесной, полной богодухновенности» Библии. Значит, самым суровым испытанием для меня должна была стать не учеба, способности к которой я сумел продемонстрировать, получая степень магистра и завоевывая право поступить в докторантуру. Мне предстояло сохранить веру в Библию как богодухновенное и непогрешимое Слово Божье.
И я прибыл в Принстонскую богословскую семинарию - молодой, бедный, но увлеченный и вознамерившийся противостоять либералам с их выхолощенными представлениями о Библии. Как подобало доброму евангелическому христианину, я был готов отражать любые нападки на мою библейскую веру. Я мог объяснить любое явное противоречие и разрешить возможное расхождение в Слове Божьем, как в Ветхом, так и в Новом Завете. Я знал, что мне предстоит еще многому учиться, но не собирался учиться тому, что в столь важном для меня священном тексте есть хоть какие-нибудь ошибки.
Не всем планам суждено сбываться. То, чему я научился в Принстоне, побудило меня изменить отношение к Библии. Я не сдался без боя - поначалу я усердно отбивался и спорил. О перемене отношения я молился (много и усердно), боролся с ней (напряженно), сопротивлялся ей изо всех сил. И в то же время я думал: если я хочу быть по-настоящему преданным Богу, я должен быть всецело предан истине. Спустя довольно долгое время мне стало ясно, что мои прежние представления о Библии как непогрешимом божественном откровении в корне неверны. Мне предстояло сделать выбор: или по-прежнему цепляться за взгляды, ошибочность которых я уже осознал, или следовать по пути, по которому, как я считал, меня ведет истина. В конечном итоге оказалось, что никакого выбора нет. Что истина - то истина, что нет - то нет.
Долгие годы я был знаком с людьми, которые говорили: «Если мои убеждения расходятся с фактами, тем хуже для фактов». Я никогда не принадлежал к их числу. В последующих главах я постараюсь объяснить, почему изучение Библии заставило меня пересмотреть свои взгляды.
Эти сведения необходимы не только таким ученым, как я, посвятившим всю жизнь серьезным исследованиям, но и всем, кто интересуется Библией - независимо от того, считают эти люди себя верующими или нет. С моей точки зрения, эти сведения имеют огромное значение. Неважно, верующий вы или нет, неважно, какова ваша вера - фундаменталистская, евангелическая, умеренная или либеральная, - Библия все равно остается самой важной книгой в истории нашей цивилизации. Понять, что она собой представляет и чем не является, - одна из важнейших интеллектуальных задач, какую только может поставить перед собой наше общество.
У некоторых читателей этой книги представленная в ней информация наверняка вызовет чувство неловкости. Я прошу лишь об одном: если вы оказались в подобном положении, последуйте моему примеру - постарайтесь воспринять ее непредвзято, и если придется измениться - изменитесь. Если же в этой книге ничто не шокирует и не насторожит вас, просто читайте ее с удовольствием.
Я несказанно признателен многим вдумчивым и проницательным читателям, которые усердно изучали мою рукопись и активно настаивали - надеюсь, не напрасно - на том, чтобы я изменил некоторые фрагменты. Эти читатели - Дейл Мартин из Йельского университета и Джефф Сайкер из университета Лойола Мэримаунт; моя дочь Келли Эрман Кац; мои аспиранты Джаред Андерсон и Бенджамин Уайт; один проницательный корректор и мой внимательный и бесценный редактор из НагрегОпе, Роджер Фрит.
Эту книгу я посвящаю моей двухлетней внучке Айе, совершенству во всех отношениях.
1. Исторические нападки на веру
В христианском мире Библию постоянно покупают, активно читают повсюду и благоговеют перед ней, как ни перед какой другой книгой. Вместе с тем ни одну книгу не понимают настолько же превратно, особенно в кругах читателей-мирян.
За последние два столетия ученые-библеисты добились значительного прогресса в понимании Библии - благодаря археологическим находкам, нашим успехам в изучении древнееврейского и греческого, языков оригинала Писания, а также благодаря глубокому и вдумчивому историческому, литературному и текстологическому анализу. Это обширная область науки. Только в одной Северной Америке тысячи ученых продолжают серьезные исследования в данной сфере, с результатами их исследований регулярно и планомерно знакомятся и аспиранты университетов, и будущие священники, обучающиеся в семинариях и готовящиеся к служению.
Двухтомник Н. М. Гальковского вышел в свет в 1913 и 1916 годах. Этот труд он посвятил борьбе христиан с язычниками . Писатель и исследователь доказывает, что переход от одной веры к другой был долгим и очень тяжёлым. Первый том Гальковского является очень тщательным изучением вопроса древнеславянской Веры, традиций, колдовства. Второй том, признаться четно, не так интересен, как первый, и по большей своей части содержит различные тексты древнерусских поучений против язычества.
Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси , которую написал Н.М.Гальковский — крайне интересная и полезная литература. Нужно отдать должное автору — он является настоящим исследователем, который может увидеть истину даже между строк. Однако, стоит признать, что происходящее описывается довольно однобоко и порой создаётся ощущение, что о язычестве автор знает только из учебников и официальных, на момент написания (1913-1916 гг.), источников. Многое из того, что содержится в книге, можно оспорить. На одной из страниц (стр. 52) вообще написано что-то немыслимое: «В праздник Ярилы был погребальный элемент. В играх, убранная лентами и цветами девушка носит название русалки. Русалки — это покойницы»; далее, стр. 71: «По народным верованиям русалками делаются только некрещёные; а когда все были некрещёными, то, следовательно, все девушки после смерти обращались в русалок» — вот такая странная связь родилась у автора в голове.
Иногда создаётся такое впечатление, что книга была написана абсолютно неверующим ни во что человеком. Иногда его манера пренебрежительно отзываться о всякой вере, религии (я уже не говорю о магии), просто напрягает. И даже не смотря на всё это, работа была проделана действительно большая. Гальковский приводит для примера и сравнения огромное количество различных писаний, работ других авторов-современников, сопоставляет факты и создаёт собственное исследование проблемы. Здесь есть с чем согласиться, и есть с чем согласиться невозможно. Например, несколько раз по ходу повествования он пишет о том, что языческие традиции и праздники дошли до наших дней, но смысл их безвозвратно утерян. Здесь мы наглядно видим, что писатель рассказывает о том, чего совершенно не знает. Большое количество традиций и праздников прекрасно сохранились до наших дней и смысл их понятен и кристально ясен, причём не только современным язычникам, но даже обычным людям. Вероятно, то тяжёлое время, в котором жил и творил Гальковский, которое сопровождалось порицанием всякой веры, наложило свой отпечаток и закрыло множество фактов от его взора.
Интересный итог Н. М. Гальковский подвёл под своим произведением: Христиане в борьбе с язычеством применяли обличения, однако проповедник абсолютно не занимался исследованием обычаев и традиций славян, не разбирался в его сути, не старался его понять, понять его историю, он просто говорил, что это плохо!
IV. Борьба христианства с язычеством в жизни и мысли.
[Выше была уже речь об отношении к язычеству Константина В . (306—337) и Константия (337—361). При язычнике Юлиане (361—363) сделана была попытка к восстановлению язычества]. В царствование Юлиана церковь Христова перенесла страшные притеснения, но со смертью Юлиана начатое им дело рассеялось как дым. Его преемник Иовиан (363) был христианин и не хотел даже принять начальства над языческими войсками. Преемник Иовиана Валентиниан I (364—375) был тоже христианином и держался свободы религиозных убеждений. Восточным соправителем его Валентом (364—378), который хотел дать торжество арианской партии, язычники также не имели повода быть недовольными. Случаи притеснения язычников были при нем довольно редки и имели местный характер.
При императоре Гратиане (375—383) начинается постепенное ограничение и подавление язычества. Так, Гратиан не принял титула « pontifex maximus », каковой носили все предыдущие императоры, удалил из сената статую Виктории, лишил привилегий весталок и запретил языческие жертвоприношения, соединенные с гаданиями. Валентиниан II (383—392), находясь под влиянием Амвросия медиоланского, продолжал политику своего брата; он не пожелал именоваться pontifex maximus , из-за чего произошел ропот в народе. «Если Валентиниан не желает быть pontifex maximus ,— говорили язычники,— то Максим будет pontifex"o м». Произошло восстание и смуты.
Когда утвердился на престоле Феодосий Старший (379—395), по отношению к язычникам не произошло перемены. В своей политике он держался равновесия. В 381 г. 21 декабря он издал эдикт, запрещавший жертвоприношения, соединенные с гаданиями и заклинаниями. В 382 г. он дозволил открыть языческий храм в Эдессе, как художественный памятник. В 386 г. христиане были освобождены от взносов на содержание языческих храмов и от муниципальных должностей, соединенных с язычеством. В принципе выходило, что язычество еще имело будущность. С 387 по 391 г. императору пришлось быть на западе. Здесь он, познакомившись с язычеством, решился дать торжество христианству. Под влиянием Амвросия он издал два указа, которыми запрещались жертвоприношения и вход в языческие храмы для жертвоприношения и поклонения рукотворенным. Но политические соображения заставили императора в этом направлении пойти далее. Именно в то время произошло возмущение Максима и Евгения. Последний, [покровительствуя язычникам, имел на знамени изображение Геркулеса. Отсюда Феодосий заметил, что возмущение происходило во имя язычества. Поэтому в 392 г. он издает рескрипт, запрещающий языческий культ, как оскорбление царского величества. Разные должностные лица под страхом наказаний должны были следить за тем, чтобы не совершалось жертвоприношений. Таким образом, общая характерная черта царствования Феодосия та, что он хотел дать язычникам предостережение, но не желал казнить их.
При Аркадии (395—408) против язычества предпринимаются практические меры — организуются миссии для обра-
Щения язычников, подчас насильственно разрушаются языческие храмы. Все подобные явления оказались необходимыми для защиты христианского населения. Из жизни Порфирия газского видно, каково жилось христианам в тех городах, где было много язычников. Каждое разрушение языческих храмов показывало, что на стороне христиан — сила, и призывало язычников к спокойствию и скромности.
На востоке язычество было более расшатано, чем на западе. В западной половине империи Гонорию (395—423) приходилось считаться с язычеством в лице придворных. Так, Стилихон мечтал о восстановлении язычества, как религии государственной. В 399 г. Гонорий издает, по его влиянию, два указа, которыми ограждалась неприкосновенность языческих храмов, как архитектурных памятников и зданий для пиршеств. В 408 г. он уже запрещает язычникам находиться в гвардейских корпусах, хотя, впрочем, это запрещение оставалось мертвой буквой. Язычество было живо. В том же 408 г. во время осады Рима Аларихом были совершены языческие жертвоприношения.
При императоре Льве (457—474), квестор Антиохии Исокасий, обвиненный в принадлежности к языческой вере, подвергся уголовному преследованию; кончилось дело крещением (Zonar . XIV, 1). Афинская языческо-философская школа продолжала существовать до 529 г., когда была разрушена Юстинианом . Сирийский историк Иоанн, епископ ефесский, рассказывает о себе, что в миссионерскую поездку 542 г. он обратил в христианство до семидесяти тысяч язычников.
Таким образом, язычество существовало и считало в своей среде многие тысячи. Только язычники не заявляли открыто своих религиозных убеждений. Епископам и гражданским чиновникам вменено было в обязанность привлекать язычников к судебному следствию. Таким образом, человек дотоле не был преследуем правительством за содержание язычества, пока не было доноса. Итак, мы видим, что язычники и христиане поменялись ролями. Язычество превратилось в недозволенную религию, но еще существовало. Язычник мог подняться высоко по общественной иерархической лестнице; но стоило донести на него, и он попадал в опалу. Язычество существовало и после Юстиниана, причем на западе оно держалось упорнее, чем на востоке, а потому
Там нередко происходили враждебные столкновения между язычниками и христианами.
Произошла перемена и в области руководящих идей. Прежде язычество было стороной нападающей; теперь же, напротив, такой стороной стало христианство. Раньше, например, Порфирий писал сочинения против христиан, а христиане составляли трактаты в защиту своего учения и в опровержение языческих наветов. Теперь же язычники сами обращаются к защите своей веры от нападок христиан. Во главе их выступил Фемистий , пользовавшийся почетом у Юлиана и Феодосия В.. Последний даже поручил ему воспитание своего сына, Аркадия. Он проводил мнение, что каждый должен веровать так, как требует его совесть. Другой апологет язычества, Ливаний , защищал последнее на практической почве. Он вопиял против разрушения языческих храмов и старался оградить язычников от посягательства христиан на их свободу. Этого рода произведения, представляющие близкую аналогию с судебными апологиями древних христианских писателей, не вызывали со стороны христиан никакого ответа литературного (если не считать короткого письма Амвросия против Аврелия Симмаха ).
С научной стороны полемизируют против христиан император Юлиан (κατὰ χριστιανῶν , 363 г.) и Прокл († 485). Сочинение первого представляет наиболее глубокое, основанное на многостороннем изучении христианской доктрины нападение на нее. Прокл возражал против учения о творении и кончине мира с точки зрения философской. Наконец, языческие историки вроде Евнапия и Зосима служат своему делу, представляя в самом неблагоприятном свете деятельность христианских императоров. Что касается до диалога « Филопатрис », то в определении его происхождения ученые колеблются между 261 и 969 г.
Со стороны христианских писателей настоящей эпохи составлено несколько апологетических произведений научного характера. [Еще в первую половину IV в. выступали с апологетическими трудами Лактанций : Institutionum divinar u m libri VII, Евсевий Кесарийский : Προπαρασκευὴ εὐαγγελική и ἀπόδειξις εὐαγγελική , Афанасий В.: Κατὰ τῶν ἐλλήνων и Περὶ τῆς ἐνανθρωπήσεως τοῦ Λόγου . Сочинение Феодорита кирского: Ἐλληνικών θεραπευτικὴ παθημάτων служит завершением этих трудов обще апологетического характера. В частности
Юлиана опровергал Кирилл александрийский , Прокла Иоанн Филопон (VI в.). Наконец, сочинение Юлия Фирмика Матерна (343—350): De errore profanarum religionum , где рекомендуется истреблять язычество огнем и мечом, по этой практической тенденции составляет антипод речам языческих ораторов.
Своеобразный род апологетики составляют сочинения исторического характера, вышедшие из-под пера западных писателей. Масса народная верила, что строй государственной жизни тесно связан с древней отечественной религией, и потому причину всех бедствий народных усматривала в христианах, как нарушителях и отступниках от истинной древней религии. Это обстоятельство побудило Орозия составить «всемирную историю»: Historiarum adversus paganos libri VII . В начале ее проводится мысль, что бедствия встречались всегда, а затем рассматриваются и настоящие бедствия. В них автор, помимо всего худого, усматривает и некоторые добрые стороны. Одной из таких добрых сторон было обращение варваров в христианство, чего не было бы при счастливых оборотах дел.
Те же самые события, но только с философской точки зрения, рассматривает и бл. Августин в своем сочинении « De civitate Dei » . В основание всемирной истории он полагает факт падения человечества, присоединяя к сему то, что и сами языческие писатели относят падение языческой нравственности ко времени первого успеха римского оружия, завоевания Карфагена. Наконец, и побуждением к основанию римской империи была любовь к славе, добродетель патриотическая, а не религиозная. Но за временную добродетель и награда может быть только временная. Такой наградой и является долговременное существование римской империи. Этому временному «граду» Августин противопоставляет град небесный, основанный на незыблемой скале и все переживающий, т. е. церковь Христову. Град Божий будет существовать до времени совершенного покоя и созерцания Бога.
С такой же темой выступает и галльский пресвитер Сальвиан . Причиной написания его сочинения « De gubernatione Dei » или « De praesenti judicio » было падение Рима. Это событие на лучших римлян производило ужасное впечатление, тем более, что нападения варваров после этого
Усилились. Жаловались на христиан, как на виновников бедствий, и спрашивали: есть ли Провидение, когда Рим, вечный город, разрушен? Тон его сочинения, в отличие от сочинения Августина,— грустный. Автор изображает здесь грубость варваров и порочность римских христиан. Порочность последних особенно его поражала, так как она есть результат утонченности, а не грубости. Что сказать о христианах, о церкви, которая должна бы умилостивлять Бога? Много ли в ней не пьяниц, не убийц, но тех, которые были бы вообще беспорочны? Многие из ее членов погрязают в ужасных пороках. Против таких-то христиан и выступают варвары и еретики. Они тоже испорчены; но это зависит не от роскоши, а от их грубости нравственной. Впрочем, при всем том они более способны устроить хорошее государство, чем порочные христиане. В заключение Сальвиан ставит вопрос, как христианин должен стоять при вновь сложившихся государственных отношениях, и разрешает его в том смысле, что к язычникам должно относиться так же, как они относятся к христианам. Бог рассудит, кто прав.
Как церковь вышла из борьбы с вновь сложившимися обстоятельствами, и как эти обстоятельства исторически отразились на ее жизни? До времени Константина В. сущность борьбы христианства с язычеством заключалась в защите прав свободы совести. Тертуллиан в письме к проконсулу Скапуле говорит, что каждый человек имеет право поклоняться тому, кому желает, и это никому не вредно; принуждать же нельзя, так как это неугодно Богу; даже человек не желает, чтобы ему поклонялись поневоле, тем более не желает этого Бог. Лактанций говорит, что религию нужно защищать словами, а не ударами. Если же кто вздумает защищать ее насилием и злодеянием, то он только опозорит ее. Пусть язычники напрягают все свои умственные дарования к тому, чтобы защитить свою религию. Мы их будем слушать, свирепствами же они ничего не сделают. Мы не заманиваем в свое общество, а увещеваем. Если никто от нас не уходит, то не потому, что мы их удерживаем, но сама истина их удерживает.
Со времени Константина В. эти взгляды на свободу религиозных убеждений изменились. Правда, в миланском эдикте император даровал всем своим подданным свободу выбора
Между языческой и христианской религией. Но в последующее время он держался того взгляда, что государственной религией должна быть религия христианско-кафолическая. Поэтому все прочие религии он стеснял. Константий еще яснее заявил себя с этой стороны [и так как он, покровительствуя арианам, подверг преследованию православных, вызвал обличения против себя со стороны Афанасия В., Илария пиктавийского, Осия кордубского]. В IV в. отцы церкви становятся вообще согласно на точку зрения свободы совести и утверждают, что принуждать к религии насильственными мерами нельзя. Но эта точка зрения применялась прежде всего pro domo sua , т. е. к своей церкви христианской. Поэтому является вопрос, пользовались ли свободой совести язычники?
Ответом служит факт существования христианских κατηχούμενοι , оглашенных. В IV в. христианская церковь состояла из лиц, принявших крещение в зрелом возрасте, и потому хорошо понимавших свое желание и свои мотивы при переходе в христианство. От 348 г. остался ряд катехизических поучений иерусалимского пресвитера (потом епископа) Кирилла, из которых видно, что, если двери церкви были открыты для лиц, желавших принять крещение, то, следовательно, не были закрыты и для тех, кто желал выйти из нее. В этих своих поучениях Кирилл иерусалимский говорит в таком тоне: «Хотя Бог и щедр в благотворении, но ожидает от каждого искреннего произволения. Посему, если ты находишься здесь только телом, а не душою, то нет пользы. И мы, служители церкви, принимаем всякого, и нет запрета войти сюда и с нечистым намерением. Но смотри, чтобы у тебя при наименовании верным не было расположения неверного. Если ты приемлешь крещение только устами, а не сердцем, то берегись суда Сердцеведца; и если ты отступил от веры, то огласители не виновны; тебя приняла только вода, а не Дух».
Таким образом, церковь, стоя на высоте своего положения, принимала язычников, но осторожно, утверждая, что без внутреннего расположения принятие христианства не принесет пользы. С этой точки зрения — со стороны неприкосновенности внутреннего убеждения — и христианство и язычество были равны. Но подле этого высокого начала были и разновидности в воззрениях по вопросу о свободе совести, оставившие свой след на последующей истории отношений между христианством и язычеством.
Вопроса о свободе совести касались, между прочим, св. Афанасий и Иларий пиктавийский, учившие о свободе исповедания в защиту прав церкви. Но ведь можно было это положение защищать и с другой точки зрения, утверждая, что церковь свободна потому, что это учреждение, безусловно, высокое, и тот, кто производит давление, должен получить разрешение от предстоятелей ее. Если же этого разрешения нет, то не должно быть места насилию. Таким образом, признавая высокое положение епископского сана, можно достигнуть тех же результатов. Все должны слушаться предстоятелей церкви, а не давать им предписания. Типичным выразителем этого взгляда является Амвросий медиоланский, который блистательно защищал интересы церкви, основываясь на авторитете епископского сана [в упомянутых уже выше случаях столкновения его с императорской властью]. Стеснение язычества, результатом чего было обращение в христианство, считалось триумфом церкви. Вот почему различные меры к тому, которые не должны бы быть употребляемы, считались хорошими. Вот почему с благорасположением взглянули на terror legum , на императорские законы, воспрещавшие язычество. Выразителем такого взгляда на предмет о принуждении в делах веры был и Августин [в упомянутом выше послании к донатисту Винцентию].
Нужно признать, что христиане вообще стояли на стороне несколько иного воззрения. Это видно из того, как отнеслись, по рассказу в житии Порфирия газского, газские христиане, когда по разрушении храма язычники стали обращаться под влиянием страха и когда стали у них находить идолов и книги. Многие познали истину добровольно, а другие входили под страхом, церковь же всем отворяла двери. Некоторые говорили, что не следует принимать приходящих по страху, а только по произволению. Но Порфирий указывает, что человеку приходится приобретать добро по случаю. Например, кто купит раба неблагодарного, не желающего творить волю его, тот вразумляет его словами, но затем, когда тот не слушает, наводит страх на него ударами, сажает в темницу, вовсе не желая погубить его. И Бог действует посредством наказаний, чтобы люди хотя по необходимости познали доброе. Притом, если обращающийся приходит с сомнением, то время может умягчить жестокое сердце, а если он не явится достойным верующим, то рожденные им могут сподобиться блаженства. Таким
Образом, предстоятели Церкви находили возможным делать послабления ввиду того, чтобы, по крайней мере, потомки обращенных таким образом Родителей делались хорошими христианами.
На западе в этом смысле довольно последовательно высказался Григорий В. Как известно, он является, между прочим, хорошим хозяином, наряду с церковными распоряжениями ему принадлежит много хозяйственных распоряжений относительно церковных имуществ, благотворительных дел и пр. Ему пришлось констатировать тот факт, что даже епископы иных Церквей не заботились, чтобы рабы, живущие на церковных землях, принимали христианство. Он посылал, между прочим, послание к сардинскому епископу, где грозил последнему наказанием за небрежение. Он обратил внимание на законодательство по этому вопросу. Он рекомендовал для обращающихся иудеев уменьшать оброк, насколько это можно было делать без вреда для церковных доходов, надеясь, что иудеи обратятся к христианской милости и примут христианство. По отношению к крестьянам, которые оставались язычниками, Григорий рекомендовал оброк более тяжелый, чтобы они почувствовали себя более обремененными; если на церковных землях жили рабы-язычники, то их следовало вразумлять побоями и мучениями, а если — свободные язычники, то следовало действовать строгим одиночным заключением. Вот до каких практических мероприятий дошло дело в разрешении вопроса о свободе совести.
В Испании, население которой состояло из племен иберийских, кельтических и романских, рьяно принялись за насильственное обращение [иудеев] в христианство. То же было и в других местах. Само собой разумеется, что при таком ходе дела многие принимали крещение неискренно. Собору толедскому пришлось считаться, как быть с ними. Все епископы были согласны, что они не христиане, но они удостоились крещения и принятия св. Тайн, и потому им нельзя было позволить выход из христианства [ can . 57].
В сущности, приходится пользоваться примерами западной жизни. Это едва ли дает право предполагать, что такой порядок дел не имеет места и на востоке. Дело в том, что в западной литературе имеются документы (например, переписка Григория В.) такого рода, каких не оставил нам
Ни один из писателей восточных. Письменность востока и запада была весьма различна. Латиняне писали деловым образом; их авторам было не до красноречия; они гораздо более дают материала для освещения положения материальных дел. В Греции же над деловитостью брала верх риторика, культивировавшая красноречие, из-за которого трудно усмотреть действительные отношения восточных отцов к вопросу о свободе совести.
Единственное серьезное разъяснение по этому вопросу мы находим в постановлениях VII вселенского собора. Этот последний распорядился [прав. 8], чтобы иудеи, приходившие в церковь неискренно, не считались христианами; гражданское правительство должно было оставлять их под тяжестью гражданских законов; они не могли свободно пользоваться имуществом 1).
1) Вскоре затем пришлось считаться с еретиками павликианами и афинганами (в Фригии). О сектантах ходили ужасные слухи; некоторые верили, что они поклоняются дьяволу и дела их — скверны. Когда поднялся вопрос о преследовании их, то дошло до того, что их стали казнить. По этому поводу высказался Феодор Студит в послании к ефесскому епископу Феофилу. Св. Феодору были переданы такие слова Феофила: «Я и не советовал убивать еретиков, и не отсоветовал; но если бы и советовал убивать их, то сделал бы дело лучшее». Против этого Феодор утверждал, что подобные отношения противны повелению Христа оставить расти плевелы с пшеницей до жатвы, дабы, выдергивая плевелы, не исторгнуть и пшеницы; и Златоуст говорит, что еретиков не следует преследовать смертью. Против ссылки на ветхозаветные примеры Финееса и Илии св. Феодор возражал в том смысле, что подобные действия не согласны с новозаветным духом. Что же касается ссылки на пример Иоанна Постника, который будто бы советовал казнить еретиков, то факт этот не проверен; притом там дело шло о магии, посему там казнило виновных гражданское начальство и за гражданское беззаконие, церковь же не имела на это права. «Вот почему сказали мы блаженному патриарху (Никифору): «церковь не мстит мечом», а императорам — первому: «Богу не угодно такое убийство», и другому: «если требуется согласие на казнь, то прежде сними наши головы». Итак, если имеете другое Евангелие, то хорошо; а если то же, то припомните, что пастыри Церкви должны вразумлять заблуждающихся словом» [ер. 155]. Таким образом, мы имеем воззрения против преследования еретиков. Но нельзя преувеличивать значение этого свидетельства, ибо это мнение не единственное. Феофан Исповедник является как противник подобных воззрений. Когда при императоре Михаиле мнение Студита восторжествовало, то Феофан сказал, что «благочестивый император хотел казнить еретиков, но нашлись худые советники, которые выставляли на вид, что их не должно казнить; но если бы они знали еретиков, то знали бы и
В общем — этого нельзя отвергать — христианское правительство в своих мероприятиях против язычества практиковало систему умеренного и последовательного насилия, в свое время сознательно высказанную императором Аркадием. Многие представители христианского общества в этом отношении действовали заодно с правительством, а более ревностные (особенно монахи) шли даже впереди его. Были даже мученики, положившие живот свой во время разрушительного похода против храмов (таков Маркелл апамейский при Феодосии).
Но все это не изменяет того факта, что язычество умерло своей естественной смертью: если во всяком суде, в том числе и суде истории, требуется, ut audiatur et altera pars (чтобы была выслушана и другая сторона),— в отношении к язычеству это требование удовлетворено блистательно в царствование Юлиана. Приложены были самые сильные меры для воскрешения язычества, но оно и здесь не проявило никакой жизненности. Реформы в христианском духе к нему не привились; вдавшись в неоплатонические толкования содержания старой религиозной доктрины, Юлиан оторвался и от массы, и от большинства интеллигенции; своею пылкою аффектированною набожностью он казался почти смешным в глазах религиозно индифферентного тогдашнего языческого общества. Удары последующих христианских государей направлялись, вообще говоря, не против язычества в самом себе, не против приверженцев старой веры, а против тех внешних опор, на которых могла держаться древняя римская религия: законы лишили ее только этих внешних ресурсов. Для положения обеих борющихся религий характерно уже то, что язычество не выставило ни одного мученика. Смерть Ипатии (415), растерзанной фанатической александрийской чернью под предводительством
то, что они не способны обратиться к вере. Апостол Петр и за одну мысль поразил Ананию. Впрочем, благочестивый император перебил их немало». Во-вторых, сам Феодор не высказывал мнения о наказаниях еретиков вообще, не смертной казнью]. Святой отец мог приводить Златоуста и других отцов, но дело в том, что отцы противились как казни еретиков, так и вообще казни. Таким образом, вопрос оставался открытым, ибо отцы не высказывались ясно. И сам Златоуст выражается, что Спаситель запретил только убивать еретиков, но не запретил обуздывать их дерзновение, не запретил рассеивать их скопища [ homil. 46, al. 47, in Matth. XIII, 29].
«чтеца Петра», ничего не говорит против этого обобщения. Ипатия убита не за то, что она язычница, а по мотивам столь частного характера, что, вероятно, она не избегла бы смерти, если бы даже была христианкой.
Это постепенное ослабление язычества сопровождалось, разумеется, внешним усилением церкви, многочисленными обращениями. Этот пункт составляет одну из самых слабых сторон установившихся новых порядков церковной жизни. Константин В. смотрел на дело весьма практически; прямо признавая, что весьма немногие способны слушать и принимать христианскую проповедь ради самого содержания ее, император рекомендовал отцам Никейского собора путь внешнего воздействия, привлечения язычников к христианству посторонними средствами,— материальным вспомоществованием в нуждах, ходатайством перед гражданскими властями. Сам император практиковал эти средства в широких размерах, и его щедрые награды обращавшимся в христианство привлекали в лоно церкви именно худшую часть придворного общества, таких людей, для которых вопрос об убеждении имеет меньше всего значения и которые были способны перекочевывать от христианских храмов к алтарям языческим и обратно, смотря по требованию придворных обстоятельств. Эта сторона деятельности Константина не укрылась даже от Евсевия и вызвала порицание у этого панегириста. Конечно, непосредственное влияние императора ограничивалось тесной сферой придворной жизни; но его пример не оставался без подражания и в более низких сферах: и там развивалась страсть к пропаганде. А законы, запрещавшие языческий культ, конечно, также делали свое дело: при слабости религиозного одушевления в массах, естественно большинство предпочитало исполнить волю божественных императоров, чем терпеть те или другие неприятности. Словом, одно из самых худших следствий провозглашения христианства государственной религией было обращение целых масс без твердого убеждения, без внутренней подготовки, без всего, что хотя походило бы на отложение ветхого человека.
Были лица, подготовленные к переходу в христианство изучением идеалистической философии, вроде Синесия; но таких можно было считать только единицами; обыкновенно же принимали христианство по мотивам далеким от области
Религиозного убеждения, а то и прямо эгоистическим. Иной принимал христианство по искренней дружбе с кем-нибудь, чтобы Доставить ему удовольствие; другой — потому, что имел дело и думал перенести его на суд епископа; третий — чтобы заручиться через духовных лиц какой-нибудь сильной протекцией; четвертый — потому, что представлялась возможность составить выгодную партию. Бл. Августин, который перечисляет все подобные случаи обращения, все же смотрит на дело с верой и упованием, находя, что благодать Божия может увлечь Человека дальше, чем он думал идти сам; что многие, вошедшие в дверь церкви и по этим побуждениям, впоследствии исправляются; что через воздействие христианского оглашения многие и действительно становятся тем, чем сначала они намерены были только казаться.
И действительно, в принципе все это не должно бы неблагоприятно влиять на внутреннюю жизнь церкви: епископы всегда имели возможность держать у порога церкви подобных прозелитов до тех пор, пока они не обратятся искренно. Но не то выходило на деле: для того, чтобы епископы с достоинством исполнили в этом случае трудную задачу пастыря душ,— они сами должны были быть несравненно выше того, чем были в действительности. Уже Златоуст жалуется, что духовные часто нарушают заповедь Спасителя: не бросайте бисера перед свиньями; по неразумной суетности и честолюбию, допускают без всякого испытания к общению в таинствах людей нравственно испорченных, без веры, без совести. Масса обращений встретилась с недостатком средств для просветительного влияния церкви,— недостатком и качественным, поскольку средний уровень духовенства был ниже своего призвания, и количественным, потому что самих церквей даже было недостаточно. И тот же св. Златоуст жалуется в своих проповедях на то, что многие владельцы, обратив подвластных им колонов в христианство, не заботятся потом об их христианском просвещении, не строят церквей. Последствием этого были, с одной стороны, отпадения от христианства в язычество, а с другой стороны, понижение уровня нравственной жизни и религиозного сознания в самой церкви, которая поставлена была в необходимость принять в свое лоно так много людей с языческим строем понятий и житейских привычек, лишь весьма слабо и поверхностно затронутых светом христианской истины.
Прежде для испытуемых узаконен был срок в 1 год — 40 дней, теперь стало входить в обычай, в случаях обращения иудеев, сокращение срока, дабы, как рекомендовал Григорий В., испытуемые не соскучились в своем положении. Утешали себя упованием, что дети обращенных воспитываются в истинной вере. Но это упование не всегда оправдывалось на деле. Напротив, оказывалось, что при быстром обращении не замечалось нравственных успехов, т. е. с экстенсивным расширением церковь утрачивала в интенсивности религиозно-нравственного сознания своих членов. И по рассуждению Златоуста, верующие состоят из трех категорий. Одни обращаются на одре болезни; за них ручаются в вере другие, ибо сами они не могли того сделать; выздоровевши, они не всегда проводят такую жизнь, какую обещали вести при крещении. Другие принимают крещение в детстве, а третьи — в зрелом и ответственном возрасте, но и в тех религиозный огонь скоро охладевает.
Таким образом, когда обращение охватывает большие массы, интенсивность их религиозно-нравственного совершенства теряется. И здесь, по-видимому, оправдывает себя известный закон, что одинаковое количество энергии, прогрессируя в мире в экстенсивности, падает в интенсивности. И христианство, утрачивая в интенсивности [веры] отдельных членов, производит, тем не менее, благотворное действие через экстенсивное расширение, ибо многие явления, возможные прежде вследствие неверия некоторых людей, теперь стали невозможны. Возвышаются не отдельные характеры, но постепенно изменяются сами обычаи, и многое из того, что прежде считалось обычным, теперь стало невозможно. Если не удалось массу изменить в сынов света, то удалось возвести обычаи народа на такую степень, что они стали в значительной мере сообразными с христианскими требованиями. Большее количество людей считает достойным подражание Христу и уже считает недостойным быть противником Христа не только на деле, но даже и на словах.
Страница сгенерирована за 0.05 секунд!
Над Тобой парили беркута,
Порой садясь
На Бога грудь,
Когда миял Ты, рея, омута,
На рыбьи наводя
Посёлки жуть.Бог, волнами носимый,(Велемир Хлебников, "Перуну")
Ячаньем встречен лебедей,
Не предопределил ли Ты Цусимы
Роду низвергших Тя людей?
Начнём издалека…
В 1450 году некий подданный христианнейшего короля Франции, Ж. Ле Бувье, писал в своей "Книге описания стран" о соседях своего народа: "Англичане жестоки и коварны, к тому же они скупые торговцы, швейцарцы жестоки и грубы, скандинавы вспыльчивы и злы; неаполитанцы толсты и грубы, плохие католики и великие грешники; кастильцы яростны, плохо одеты, обуты, спят на плохих постелях и плохие католики".
Набрасывая несколькими смелыми мазками портрет каждой европейской нации, раздавая, так сказать, всем сёстрам по серьгам, Ле Бувье всякое лыко вставляет в строку - от плохой постели до недостаточной, на его взгляд, католичности.
Разумеется, на таком фоне земляки автора "Книги описания стран" должны смотреться чистейшими ангелами… но нас сейчас занимает не это. Как легко заметить, обвинение в "плохом" католичестве француз выдвинул двум нациям: "неаполитанцам", то есть итальянцам, и "кастильцам" - испанцам.
Почему же, однако, именно эти народы удостоились такого эпитета? Ведь впоследствии, как мы знаем, и те, и другие остались верны Ватикану даже три века спустя после желчного "этнографа" Ле Бувье, когда большинство перечисленных Ле Бувье народов, не наделённых клеймом "плохих католиков", впало в протестантизм, или же и вовсе - как те же французы - отошло от христианства, отправляя священников на гильотины "во имя разума и прогресса".
Дело во времени, когда недипломатичный француз писал свою книгу. В 1450 году ни про какие ереси во Франции не слышали (кипевшая гуситскими войнами Чехия была слишком далеко, а Мартин Лютер ещё и не родился). "Плохой католик" в устах европейца 1450 года означает "плохой христианин"!
Любопытно, что и писатель и учёный, специалист по культуре Средних веков, Умберто Эко пишет нечто сходное. В своём романе "Имя розы", который нам уже доводилось цитировать во введении, он устами сурового англичанина-доминиканца, Вильяма Баскервильского, говорит послушнику Атсону: мол, итальянцам, для того, чтоб испытывать благоговение, нужен какой-нибудь идол, и чаще всего этот идол принимает имя одного из святых.
Англичанин выражает опасение, что итальянцы, мол, таким образом вот-вот дойдут "до вторичного язычества".
Вильям Баскервильский попал в точку. Вот что, например, произошло на юге Италии в конце 1893 года (!!). Долгая засуха обрушилась на эти края. Погибали хлебные поля и сады, людям грозил голод.
После того как бессильными оказались пышные крестные ходы, ночи напролёт с чётками в руках и молитвой на устах перед статуями святых, развешивание по ветвям садов пальмовых ветвей, освящённых в Вербное воскресенье, и даже разбрасывание по полям выметенного из церквей в то же воскресенье сора , отчаявшиеся крестьяне перешли к крайним мерам.
Разъярённые итальянцы пришли в церковь уже далеко не с благочестивыми намерениями. Прошли времена, когда жители Никозии с песнями носили по городу распятия, стегая друг друга прутьями, - теперь прутьями лупили статуи святых, не пожелавших отозваться на молитвы.
В Палермо прихожане выволокли изваяние Иосифа из церкви на солнцепёк, чтоб он сам попробовал того, что по его милости пришлось выносить людям, и поклялись оставить названного отца-спасителя там, покуда не пойдёт дождь.
Это, впрочем, ещё было мягкое обращение - со статуй святых сдирали великолепные одеяния, поворачивали лицом к стенам, будто негодных детей, им грозили, над ними издевались, их оскорбляли, их окунали в лужи, их изгоняли за пределы приходов.
В городе Кальтанисетта у архангела Михаила оторвали золотые крылья, но, правда, заменили их картонными - видимо, сочтя, что слишком жестоко будет превращать крылатое существо в бескрылого калеку; с него содрали пурпуровую мантию и обрядили в тряпьё и обноски.
Хуже же всего пришлось святому Анжело, покровителю Ликата - толпа недавних почитателей ободрала своего нерадивого заступника донага, заковала в цепи и грозила повесить или утопить. "Дождь или верёвка?!" - выкрикивали рассвирепевшие итальянцы, размахивая перед деревянным лицом святого веревочной петлёй.
Вот это и есть "плохие католики", или, если угодно, "вторичное язычество". Да, итальянцы действительно боролись с засухой как язычники, да, они действительно относились к статуям святых, будто к идолам. Вот только земляки их строгих судей - и реального Ле Бувье, и вымышленного англичанина - к этому времени перестали, в подавляющем и абсолютном большинстве своём, быть не то что католиками, но хотя бы просто верующими в Бога людьми.
Вспомним, читатель, то, о чём мы говорили в предисловии. "Начиная с XVI века в процессах над ведьмами, проповедях, катехизисах настойчиво подчёркивается различие между Богом и Сатаной, святыми и демонами, с тем чтобы укоренить его в менталитете сельских жителей", - пишет Делюмо.
Начиная с XV века, резко изменившая отношение к ведьмам и колдовству церковь начинает преследовать их и сжигать на кострах. Всё это - грани одного процесса. Покончив, в основном, с сознательным язычеством (в конце XIV века приняла христианство Литва, последняя языческая страна Европы), церковь обратилась на борьбу с остатками язычества среди своих прихожан.
Кто ж виноват, что некоторые из церковников, такие, как монах-августинец из Германии, Мартин Лютер, пошли в этом деле дальше остальных и обратились на те пережитки язычества, которые вросли в самую, если так можно выразиться, плоть церкви?
Протестанты объявили войну тому наследию прежней Веры, которое церковь сознательно ли, дабы облегчить язычникам переход к христианству, бессознательно ли, в душах новых, не вполне последовательных прихожан, взяла себе, - культу святых, наследнику многобожия, почитанию икон и мощей, наследнику идолопоклонства, пышным ритуалам, наследникам магии, звону колоколов и ярким ризам прелатов, самому аппарату священничества, наследнику жречества, наконец, самому символу креста (впрочем, до этого дошли не все).
Всё это открыто и, в общем-то, справедливо обличалось как наследие богомерзкого, поганого язычества.
XVI и XVII века прошли под знаком этой борьбы - борьбы между язычеством и христианством, перекинувшейся внутрь христианского общества. Пересказывать ее в подробности здесь, пожалуй, не стоит.
Всё слишком напоминает прежнюю борьбу с язычеством - теперь толпы фанатиков громили не капища, а церкви, теперь волокли за лошадьми и швыряли в костры не волхвов и жриц, а священников и монахинь, ломы разбивали не статуи Бригитты или Фрейи, а улыбающиеся лица мадонн и кудрявые гипсовые головки младенцев на их руках.
Точно так же превращались в пустыни целые области, брат шёл на брата и сын на отца - в общем, церковь полной чашею пила то, что по её милости пришлось отведать поклонникам старых Богов.
"Ибо какою мерой вы мерите, такою и вам отмерено будет"…
В конце концов, все страны, всерьёз отнесшиеся к борьбе с язычеством, все "хорошие католики" Ле Бувье отпали от Рима. Более-менее удержались позиции церкви во Франции, но и там ей пришлось нелегко.
А в остальных странах человек очищенным от языческих идолов и символов взором мог смотреть в лицо богу Авраама, Исаака и Иакова, богу Писания. И вскоре стал заявлять, что не желает иметь с этим богом ничего общего.
Лишённый облачённых в католические ризы Богов и божков своих предков, европеец не желал иметь дело ни с деспотом-садистом Ветхого Завета, ни со страдальцем Нового. В центрах протестантизма - Швейцарии, Британии, Германии - расцветает материалистическая философия.
Европа, познакомившись с богом христиан поближе, словно заявила - чем такой бог, лучше уж никакого! Христианское усердие и последовательность католиков расчистили дорогу протестантизму, а тот - безбожию.
Нечто схожее произошло и на нашей с вами родине, читатель. С XVII века христианская церковь, окончательно повергнув главного своего супостата, славянское язычество, принялась за борьбу с его пережитками.
Первыми ласточками стали отказ от освящения огня, потом - глобальное приравнивание отечественного православия к византийскому "шаблону", Никоновский раскол. Кстати, для его противников, старообрядцев, по мнению учёных, "характерна заметная реставрация язычества в мировоззрении и в культовых действах".
Но настоящая война пережиткам язычества в православии, особенно - тому народному, деревенскому "православию", о котором мы говорили во введении, была объявлена в следующем, XVIII столетии.
Ещё бы, в конце этого века бывали священники (!), не знавшие, кто такой Христос (!!), и полагавшие, что Бога зовут… Никола (!!!).
Впрочем, за переворотами да реформами у государства Российского - а после Петра церковь окончательно превратилась в одну из его контор, так сказать, "министерство духовного окормления" - долго не доходили руки до этой задачи.
Так что всерьёз за "евангелизацию русской деревни" - напомню, что ещё в начале XX века в городах жило едва ли 15% жителей страны - церковь и государство взялись лишь в XIX веке.
Заодно и исследования этнографов открыли образованной публике глаза на то, во что же по-настоящему верит тот русский мужик, из которого славянофилы поторопились намалевать икону христианских добродетелей.
Итоги были неутешительными. О ярких проявлениях фактического язычества русской деревни я много говорил в предисловии, не стану повторяться. Но и христианство у русского мужика было… нехристианским, если так можно выразиться.
В церквях не проповедовали - там служили службы. Ни секунды не интересуясь догматами, крестьянин сосредоточил веру в ритуале. Это было, фактически, православное идолопоклонство - обрядоверие, как называли его церковные публицисты.
Из-под палки научившийся кланяться иконам, креститься и целовать руку священнику, русский мужик за века после крещения не продвинулся в понимании христианства. Это не моё мнение, это не "атеистическая пропаганда" советских воинствующих безбожников, это не сочинения марксистов или Народников - это оценка дореволюционных церковных православных публицистов.
"Русский народ ничего не понимает в своей религии… он смешивает бога со святителем Николаем и последнему готов даже отдать преимущество… Доктрины христианства ему совершенно неизвестны" (Миссионерское обозрение, 1902, т. II, с. 34).
"Наш простолюдин объят непроглядною тьмою религиозного невежества, он порою ничего не понимает ни в исповедуемой вере, ни в совершающемся перед ним богослужении" (Церковный голос, 1906, № 46, с. 1256).
"Едва ли можно найти исповедников другой религии, которые бы так плохо понимали свою веру, как именно сыны православной церкви. Незнание нашим народом догматики христианства - факт, который едва ли кем будет оспариваться" (Церковно-общественный вестник, 1913, № 25, с. 2).
Товарищ обер-прокурора Святейшего синода писал в те годы, что православие в России держится лишь усилиями его казённого ведомства. Не проповедями, не тягой русского народа к христианству, а усилиями чиновников.
Если мы уйдём, писал он, просвещённое общество уйдёт в католики, а крестьяне подадутся в раскол. Ну, если под расколом понимать то самое деревенское "христианство", то всё правильно - хотя о просвещённом обществе он, право же, слишком хорошо думал!
Как и на Западе, борьба с языческими пережитками была и борьбой с обрядоверием - за проповедь против службы, за догму против ритуала.
Напрасно тонкий и глубокий мыслитель Василий Розанов (известный, кстати, и симпатиями к язычеству, в частности, именно ему принадлежит знаменитая фраза: "Попробуйте распять Солнце - и вы увидите, который Бог!") предостерегал современников, что насаждение в деревенских церквях проповедей приведёт лишь к потере интереса крестьян к религии.
Напрасно сам обер-прокурор Святейшего синода, "око царёво" и пугало "прогрессивной интеллигенции", Константин Победоносцев предостерегал против разрушения обрядоверия. Внутренняя логика христианства оказалась сильнее. Разве Христос творил обряды? Он проповедовал!
Эхо наступления на языческие пережитки отражается в трудах русских этнографов. Владимир Даль ещё просто пишет о засилье остатков язычества в русской деревне.
С.В. Максимов рапортует об успехах - водяному больше не топят лошадей, всё меньше людей верит в волкодлаков-оборотней, прислушивается к пророчествам кликуш, с почтением внимает колдуну и знахарю, всё меньше людей приходят к почитаемым деревьям, камням, родникам.
И с каждым годом все эти дремучие суеверия отступают от городов, от железных дорог, от новых, грамотных и просвещённых священников, в глухомань, в дебри…
Н.И. Гальковский в своём труде "Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси" говорит уже о фактической победе. Конечно, где-то ещё тлеют искорки… но это уже действительно искорки, не пережитки - остатки пережитков.
И всё бы хорошо… но вот только книга эта датирована 1916 годом. Кому-нибудь из читателей надо напомнить, что стряслось ровно через год с православной Русью?
Что начали выкидывать добрые православные мужички, которым просвещённые священники объяснили, что земля - не тело Богородицы, а мёртвая тварь, что родовые образа в красном углу - не волшебные заступники и помощники, а всего лишь "книга для неграмотных", что в церкви им отныне надо внимать проповедям, а не соучаствовать в службе?
Одни из них спокойно наблюдали за разрушением церквей, расстрелом священников, изнасилованием монахинь, а кое-кто и помогал, не одни только "жиды-комиссары" с латышами и китайцами… да что там, не одни только красные зверствовали над православными святынями.
А чего? Почему не кинуть в огонь икону - это же всего лишь "книга для неграмотных"? Почему не выстрелить в священника - ведь это не один из "знающих", а всего лишь чиновник в рясе? Почему не устроить в церкви, где слушал проповеди, клуб, где будешь слушать лекции?
В подмосковных деревнях ещё в начале XX века ретивые священники собирали у поселян и жгли кумирчики "куриных богов". Следующее поколение будет собирать и жечь иконы.
Ещё более занимательный и показательный эпизод произошёл в том же начале XX века в одном из сел Крестецкого уезда Новгородской губернии. Там в земском суде судился поп с мужиками по совершенно курьёзному поводу.
Прибыв в село, "свеженький", недавно из семинарии поп, что называется, не знал горя, пока прихожане не позвали его с кадилом к жальнику. Жальник, если кто не знает, это такая этнографическая специфика Русского Севера - сельское кладбище (опять!), усаженное деревьями и обложенное по периметру валунами.
В дни поминовения - на девятый день, на сороковой, на годины, на Родительскую субботу, на Радуницу - туда приносят и повязывают на стволы и ветви деревьев подарки покойникам - яркие ленты, платки, иногда целые рубахи или платья.
Короче говоря, вид, сам по себе не слишком радующий христианский взор. А здесь… у края жальника - напоминаю, читатель, Европейская Россия, двадцатый век! - стоят каменные истуканы.
Кади, батюшка, проси Хозяев о дожде и урожае.
Хотел бы я, читатель, видеть выражение лица священника в этот момент. Впрочем, это желание, конечно, останется в ряду невыполнимых, и нам остаётся лишь попытаться вообразить его по мере сил и возможностей. Уверен - зрелище было запоминающееся.
На возмущённый отказ участвовать в "идолопоклонстве" прихожане невозмутимо ответили пастырю:
Ничего не знаем. Прошлые батюшки кадили, и ты кади, а то кормить не станем - обязанностев не исполняешь. Зерно-то им жертвовать у нас выборный есть, а кадить прямое ваше, поповское, дело…
Ещё одно моё неисполнимое желание - поглядеть на одного из этих "прошлых батюшек" во время исполнения обязанностей. Что, любопытно, он пел, обдавая ладаном из кадила каменные лики? Впрочем… почитайте-ка, читатель, "Очерки бурсы" Помяловского.
Прошедший такую школу человек ради верного куска хлеба для себя и семьи мог согласиться и на освящение чего-нибудь посерьёзнее - погребальных костров или жертвоприношений тем же истуканам скота.
В конце-то концов приносили же в жертву Илье-Громовнику быков, и что-то я не помню, чтоб многие батюшки протестовали!
Закончилось всё вполне предсказуемо. Из волости приехала полиция, мужичков перепороли, истуканы побросали в реку - вот их, наверно, найти всё же можно - всерьёз поднять архивы, карты, выяснить, в каком именно селе батюшек понуждали кадить каменным кумирам, протралить дно ближних речушек.
Чем Боги не шутят - может, и увидим лица последних языческих кумиров Руси.
А произошла вся эта история незадолго до Первой мировой войны.
В общем-то, в XX веке с русским православием произошло примерно то же, что в XVI-XVII веках приключилось с католицизмом во Франции, Германии, Британии, скандинавских странах. Борясь с "пережитками язычества", оно подрыло собственные основы, подпилило "сук" русской религиозности, на котором и сидело.
После чего, вполне закономерно, полетело вверх тормашками. Искореняя "идолопоклонство" и "обрядоверие", оно - ну совсем как на Западе! - искоренило саму религиозность.
Прекратились языческие культы русской деревни - и, несмотря на все молебны в раззолоченных соборах городов, невзирая на архиерейские обеды и богословские изыски Флоренских и Соловьёвых, православие рухнуло, и рухнула империя.
И если православие кое-как это падение всё же пережило, то… то весь советский период оно в основном сохранялось у часовенок при "чудотворных источниках" у святых могил, деревьев и камней со "следом Богородицы".
Как в Европе католичество спасли от окончательной гибели "плохие католики" Испании и Италии, так и православие выжило за счёт деревенских полуязычников, "обрядоверов", "двоеверцев".
Борьба с язычеством обернулась для христианства фактическим самоубийством. Потому что это, выражаясь словами христианского писателя Клайва Льюиса, был бунт ветви против дерева.
Язычество - это древнейшая религия на Земле. Это и есть собственно религия - и всякая религия настолько жизнеспособна, насколько много в ней языческого, насколько велико в ней почтение к обрядам и "идолам" (ведь даже мусульмане продолжают кланяться во время молитвы древнему идолу Мекки - чёрному камню).
Впрочем, признаюсь, читатель, что судьба христианства мне глубоко безразлична. Небезразлична мне судьба Руси.
Христиане и материалисты могут твердить что угодно, но факт остаётся фактом - Русь была сильна, когда была языческой, она ослабела, став христианской.
Она вновь воспрянула, слив воедино христианские символы и имена с древней сутью в сплав "народного православия", где древние, родные Боги почитались под именами "Мать Сырой Богородицы" и "Русского Бога Миколы", "Ильи-Громовника" и "Ко-зьмадемьяна, божьего коваля", где священники спокойно относились к почитанию леших, домовых и водяных.
И вновь ослабла, почти рухнула, когда её правители, а вслед за ними и народ, отошли от этой веры в сторону "очищенного" шаблонного христианства Никона и Святейшего синода.
Русь всегда - ВСЕГДА! - дышала древней Верой, обрядами Родных Богов. Да не прервутся обряды. Да будут милостивы к земле моей, к роду Русскому родные Боги.
Да будет так.
И да живет в памяти потомков дело тех, кто хранил эти обряды и имена Богов века чужебесия. Тех, о ком я написал эту книгу.
БЛАГОДАРЮ:
Игоря Яковлевича Фроянова, историка и патриота, без находок которого не было бы этой книги.
Петра Михайловича Хомякова - за идею про роль Византии.
Егора Харина, пономаря Троицкого собора г. Ижевска - его помощь была весьма полезна.
Читателей - за внимание к книге.
Примечания:
Для сравнения - знаменитое сочинение черноризца Храбра известно в пяти списках. При этом лишь в двух, Московском и Чудовском, сказано, что "преже убо словене не имеху письмен… поганы суще", а в трёх - Савинском, Лаврентьевском и Хилендарском - в большинстве! - сказано "не имели книг". Разница, согласитесь, значительная. А теперь угадайте, какие списки цитируют наши историки? Совершенно верно, читатель, те два списка, где славяне изображены не знавшими не только книг, но и письменности.
Сами уж считайте, читатель, сколько между этими способами было христианских - только предварительно вспомните слова Ярослава Владимировича, обращенные к суздальским волхвам. Засуху посылает господь, дело же человека - смиряться и молиться - вот истинно христианский подход.