Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья. Теория познания. Задания для проверки уровня компетенций

Научная революция означала не только освобождение науки из-под власти церкви, но и продолжение процесса выделения конкретных наук из философии. Этот процесс, начавшийся еще в древности и протекавший в средние века, теперь принимает форму образования экспериментальной науки о природе естествознания и его отдельных отраслей. Однако естествознание не порывает с философией вообще. Происходит только разрыв между наукой (естествознанием) и религиозным мировоззрением, господствующим в средние века. Больше того, вместе с естествознанием возникает и новая философия, которая, так же как и естествознание, резко противопоставляет себя средневековому мировоззрению. Эта философия развивается в тесной связи с естествознанием, опираясь на его достижения. Такая тесная связь имеет огромное значение как для естествознания, так и для философии. Она приводит к расцвету материализма в XVII в.

Среди философских систем XVII в., оказавших сколько-нибудь существенное влияние на развитие естествознания, нельзя указать ни одной идеалистической системы, за исключением философского учения Лейбница, Бэкон, Декарт, Гоббс, Гассенди, Локк и другие виднейшие философы были материалистами и строили свои философские системы, опираясь прежде всего на естествознание. Тесная связь между философией и естествознанием проявилась также в том, что особенности материализма (и не только материализма) - его метафизический и механический характер - определились особенностями естествознания на первом этапе его развития. Перед естествознанием встала прежде всего задача тщательного, дифференцированного изучения явлений природы. Оно еще не могло решать задачу построения общей картины мира, как это делали древние натурфилософы. Естествознание должно было сначала накопить естественнонаучный материал. Прежде чем исследовать процессы, необходимо было исследовать вещи; прежде чем исследовать связи между вещами и явлениями, следовало изучить их по отдельности, вне связи. Однако такой метод исследования, сменивший метод древнегреческой натурфилосфии, - необходимая ступень в познании природы. Этот метод и приводит к метафизическому взгляду на природу. Он и был закреплен философией того времени.

«Разложение природы на ее отдельные части, разделение различных процессов и предметов природы на определенные классы, исследование внутреннего строения органических тел по их многообразным анатомическим формам, - все это было основным условием тех исполинских успехов, которые были достигнуты в области познания природы за последние четыреста лет, - писал Ф. Энгельс.- Но тот же способ изучения оставил нам вместе с тем и привычку рассматривать вещи и процессы природы в их обособленности, вне их великой общей связи, и в силу этого - не в движении, а в неподвижном состоянии, не как существенно изменчивые, а как вечно неизменные, не живыми, а мертвыми. Перенесенный Бэконом и Локком из естествознания в философию, этот способ понимания создал специфическую ограниченность последних столетий - метафизический способ мышления» 1 .

Другая особенность мировоззрения XVII в. - механический взгляд на природу - также определялась характером развития естествознания того времени. Техника того времени обусловливала изучение главным образом механической формы движения и систематическое же изучение различных форм движения должно было, естественно, начаться с простейшей его формы - механического движения.

«Само собой разумеется, - писал Энгельс, - что изучение природы движения должно было исходить от низших, простейших форм его и должно было научиться понимать их прежде, чем могло дать что-нибудь для объяснения высших и более сложных форм его. И действительно, мы видим, что в историческом развитии естествознания раньше всего разрабатывается теория простого перемещения, механика небесных тел и земных масс...» 2

Таким образом, механический взгляд на природу обусловлен особенностями развития естествознания того времени, когда особое место в его развитии занимала механика.

Несмотря на то что в процессе научной революции формируется экспериментальная наука о природе и новая философия, натурфилософские тенденции еще проявляются у отдельных философов. Разделение предмета философии и естествознания еще не вполне отчетливо. Но натурфилософия постепенно теряет свое значение для развития познания человеком природы. Последней натурфилософской системой, сыгравшей положительную роль в развитии естествознания, была натурфилософская система Декарта первой половины XVII в.

Наконец, говоря о новой философии, возникающей вместе с естествознанием в период научной революции, нужно подчеркнуть, что для нее характерно подчеркивание практической пользы науки. Наука, бывшая в средние века служанкой богословия, становится служанкой буржуазии. От нее требуется, чтобы она приносила практически полезные результаты. На первый план выдвигается естествознание. Это обстоятельство находит отражение в философии этого времени. И если философы резко критикуют схоластику, то прежде всего за ее практическую бесполезность.

Основные особенности философии, сложившейся в период научной революции, хорошо прослеживаются в учении английского философа Фрэнсиса Бэкона (1561-1626) и французского ученого и философа Рене Декарта (1596-1650). Рассмотрим наиболее важные идеи этих учений. Главным в философии Ф. Бэкона является учение о методе, которому должно следовать естествознание, названное им «матерью наук». Основой познания природы является опыт. Однако дело заключается в том, чтобы уметь добывать из опыта правильные знания. Это не так просто, ибо человеческий разум способен допускать ошибки. Так, например, над разумом человека довлеют привычные установившиеся взгляды; человек больше верит тому, что ему нравится, что он предпочитает; он больше верит положительным доводам, чем отрицательным; он склонен к обобщению и т. д. Для того чтобы избежать всяческих заблуждений при построении теории на основе опыта, человек должен следовать научному методу. Этим методом, по Бэкону, является метод индукции. Он так описывает метод достижения знания из опыта:

Фрэнсис Бэкон

«Не следует все же допускать, чтобы разум перескакивал от частностей к отдельным и почти самым общим аксиомам (каковы так называемые начала наук и вещей) и по их непоколебимой истинности испытывал бы и устанавливал средние аксиомы. Так было до сих пор: разум склоняется к этому не только естественным побуждением, но и потому, что он уже давно приучен к этому доказательствами через силлогизм. Для наук же следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не разверстым и перемежающимся ступеням - от частностей к меньшим аксиомам и затем - к средним, одна выше другой и, наконец, к самым общим. Ибо самые низкие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие аксиомы (какие у нас имеются) умозрительны и отвлеченны, и у них нет ничего твердого. Средние же аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними наконец расположены наиболее общие аксиомы, не отвлеченные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами. Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а скорее свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий прыжок и полет» 3 .

Бэкон не ограничился общими указаниями о методе естественных наук. В своем главном сочинении «Новый органон» (1620), что значит новое орудие, он разработал конкретную методику с пояснениями, как следует пользоваться на практике методом индукции. Будучи впоследствии систематизированы, правила Бэкона известны в настоящее время в логике как «Индукция Бэкона». Как пример одного из методов индукции Бэкона можно привести метод сходства. Допустим, что изучается некоторое явление а и ищутся его причины. Пусть проделано много опытов и определено, что явление а происходит тогда, когда имеют место обстоятельства А, В, С, или А, С, D, или А, В, К. Во всех случаях присутствует обстоятельство А, отсюда заключаем, что А - причина явления а.

Рене Декарт

Учение Бэкона сыграло важную роль в истории науки, в том числе и физики. Ниспровержение схоластики, утверждение опыта как источника познания повлияло на развитие естествознания, способствуя развитию экспериментального исследования природы.

Однако это учение страдает односторонностью. Процесс познания - сложный процесс. Он включает наряду с индукцией и дедукцию, и гипотезу, чему Бэкон не придает должного значения. Но на первом этапе развития естествознания, характеризующемся накоплением новых фактов, установлением частных закономерностей и т. п., метод Бэкона хорошо соответствовал задачам науки о природе. Поэтому учение Бэкона получило широкое распространение среди естествоиспытателей, в частности физиков, и сыграло руководящую роль в развитии естествознания. Насколько большое значение сами естествоиспытатели придавали индукции в развитии естествознания, можно судить по тому, что сами естественные науки нередко называли индуктивными. Так, например, один из историков естествознания первой половины XIX в. Уэвелль свою книгу по истории естествознания назвал «Историей индуктивных наук».

Совсем по-другому философские проблемы естествознания решал Декарт. Он, как и Бэкон, резко критиковал схоластику за ее практическую бесплодность, видел задачу науки в добывании знаний, полезных для практики, и главную роль в познании отводил естественным наукам. Однако метод познания природы, который предлагал Декарт, отличался от метода Бэкона. По Декарту, прежде всего нужно установить самые общие принципы, лежащие в основе всех законов и явлений природы, а, затем с помощью дедукции из этих общих принципов вывести частные закономерности и объяснить все явления, которые происходят в природе. Сами общие принципы, по Декарту, познаются благодаря интеллектуальной интуиции, исключительно рассудком, а не выводятся из опыта. Опыт играет только роль критерия правильности выводов из общих принципов конкретных законов природы, а не критерия истинности самих общих принципов. Таков метод, которому, по мнению Декарта, должна следовать наука. Декарт не ограничился тем, что провозгласил истинный метод познания природы. Он попытался установить и общие принципы, лежащие в основе явлений природы. Этими принципами являются основные свойства материи и ее движения. Основные свойства материи - это те, которые ясно и отчетливо представляются разуму и от которых нельзя отвлечься, когда мы мыслим любое тело. Декарт интуитивно чувствует, что у всех вещей материального мира только одно общее свойство, без которого их нельзя представить. Это «протяженность». Декарт приходит к выводу, что вообще сущностью материи является «протяженность».

«Представим нашу материю, - пишет Декарт, - настоящим телом, совершенно плотным, одинаково наполняющим всю длину, ширину и глубину того огромного пространства, на котором остановилась наша мысль. Представим далее, что каждая из ее частей занимает всегда часть этого пространства, пропорциональную своей величине, и никогда не может заполнить больший или сжиматься в меньший объем или допустить, чтобы одновременно с ней какая-нибудь другая часть материн занимала то же самое место.

Прибавим к этому, что нашу материю можно делить на всевозможные части любой формы, какую только можно вообразить, и каждая из ее частей может обладать любым допустимым движением... Не будем, однако, думать, что, отделяя одну часть материн от другой, бог образовал между ними пустоту, а представим, что все различие частей материи сводится к разнообразию предписанных им движений» 4 .

Движение материи сообщено богом, после чего оно сохраняется неизменным. Это общее положение о сохранении движения в природе, высказанное еще в древности, Декарт конкретизирует. Во-первых, под движением он понимает только механические перемещения одних элементов материи относительно других. Во-вторых, формулирует закон инерции в виде двух положений: если частица «начала двигаться, то будет продолжать это движение постоянно с равной силой (т. е. скоростью.- Б. С.) до тех пор, пока ее не остановят или не замедлят ее движения» 5 ; «каждая из частиц по отдельности всегда стремится продолжить его (т. е. движение.- Б. С.) по прямой линии» 6 . Это, если можно так сказать, закон сохранения движения для отдельной частицы. В общем же случае взаимодействующих частиц, по Декарту, сохраняется их общее количество движения. Он пишет:

«..если одно тело сталкивается с другим, оно не может сообщить ему никакого другого движения, кроме того, которое потеряет во время этого столкновения, как не может и отнять у него больше, чем одновременно приобретет себе» 7 .

При этом движение тела измеряется произведением его скорости на «величину» этого тела. Таким образом, Декарт впервые устанавливает закон сохранения количества движения, хотя еще в не совсем ясной форме. Он не использует понятие массы, и что означает «величина» тела, остается не вполне ясным. Кроме того, Декарт понимает под скоростью только ее абсолютную величину. В дальнейшем понятие количества движения и формулировка закона сохранения количества движения уточняются. Сформулированные законы являются, по Декарту, основными законами природы и должны быть положены в основу объяснения всех ее явлений. Правда, затем Декарт добавил к этим законам еще законы соударения тел, которые в большинстве случаев оказались неправильными. Важно отметить, что Декарт не использовал понятие силы и всякое взаимодействие сводил в конце концов к контактному взаимодействию: удару, толчку, давлению и т. д.

Сформулировав понятия материи, движения и основные законы природы, Декарт заявил, что знания их достаточно для того, чтобы объяснить все явления природы, и создает свою механистическую натурфилософскую систему. Декарт начинает с космогонии. Вселенная, по Декарту, не всегда находилась в настоящем состоянии. Первоначально материя была разделена на хаотично движущиеся частицы. Так ее создал бог, который затем не вмешивался в ее жизнь и мир развивался сам по себе. Материя заполняет все пространство, поэтому частички, на которые она была разделена, двигались по замкнутым траекториям так, что вся Вселенная была заполнена большими или малыми вихрями. С течением времени в результате столкновений и трений частиц друг о друга образовались круглые частицы средней величины (частицы второго элемента) и частицы мелкие различной формы, заполняющие промежутки между первыми (частицы первого элемента). Из-за большей величины частицы второго элемента были постепенно отброшены к перифериям вихрей, тогда как частицы первого элемента скопились в их центрах и образовали центральные тела, подобные нашему Солнцу. В результате сцепления этих частиц первого элемента образовались относительно большие и различной формы частицы третьего элемента. Заполняя поверхности центральных тел, они образовали на них пятна, аналогичные пятнам на Солнце. На некоторых небесных телах их количество настолько возросло, что они покрыли всю поверхность тел. Так образовались Земля и другие планеты. В результате взаимодействия вихрей более мощные вихри как бы засосали в свою орбиту слабые вихри, а вместе с ними и их центральные тела. Так возникли наша солнечная и подобные ей небесные системы.

Рассмотрев происхождение и строение Вселенной, Декарт переходит к объяснению физических и химических явлений, опираясь на представление о движении различного рода частичек первого, второго и третьего элементов. Так, действием частичек второго элемента Декарт объясняет тяготение. При вращательном движении небесных тел, в частности Земли, частицы второго элемента, образующие небеса, под действием центробежной силы мчатся к периферии вихря. Место, которое при этом освобождается, заполняют частички третьего элемента, и тела, состоящие из них, как бы тонут, а второго - всплывают. Свои рассуждения Декарт поясняет даже опытом: если положить на дно банки деревянные кусочки и маленькие свинцовые шарики и затем вращать ее, то свинцовые шарики отойдут к стенке банки и будут как бы отталкивать деревянные кусочки к центру.

Теплота, по Декарту, представляет собой движение частичек третьего элемента. Например, при нагревании воздуха его частицы приходят в колебание, в результате воздух расширяется. Свет Декарт рассматривает как давление, передающееся частичками второго элемента от раскаленного тела нашему глазу. Если тело раскалено, то частицы его очень быстро движутся и давят на частички второго элемента, окружающие это тело. Давление частичек доходит до глаза и вызывает ощущение света. Подобным же образом (движением различного рода частичек) Декарт объяснял и другие физические явления.

Декарт разрабатывает теорию жизнедеятельности животных и человека, рассматривая человека и животных как сложные механизмы, в которых происходят процессы движения различных тонких материй, образованных из частичек различной величины и формы.

Учение Декарта быстро получило известность. Многим его современникам казалось, что теперь наука вышла на прямую широкую дорогу. Гюйгенс писал:

«Когда философия Декарта появилась, она очень нравилась тем, что высказываемое Декартом легко понималось, тогда как другие философы давали слова, ничего не говорившие пониманию, вроде качеств, субстанциональных форм, впечатлеваемых видов и т. п. Декарт более чем кто-либо целиком выбросил весь этот хлам. Но в особенности новая философии зарекомендовала себя тем, что Декарт не ограничился возбуждением отвращения к старой, а осмелился выставить доступные пониманию причины всего происходящего в природе. Демокрит, Эпикур и многие другие древние философы, хотя и были убеждены, что все должно объясняться фигурою и движением тела и жидкой средой... не истолковали, однако, удовлетворительно ни одного явления» 8

Философия Декарта, подобно свежему ветру, распространялась по Европе и «выдувала зловоние» идеализма и мракобесия средних веков. Отбрасывая весь старый перипатетический хлам, она утверждала новое, по существу материалистическое представление о природе и ставила перед учеными задачу объяснения природы механическим действием больших и малых тел, не прибегая ни к каким непонятным и неестественным причинам. С этого времени общая идея Декарта о природе как сложном механизме, идея, которую уже высказывал Галилей, овладевает умами естествоиспытателей и становится руководящей для развивающегося естествознания и особенно для физики.

Декарта можно считать не только одним из основоположников механического мировоззрения. В своих произведениях он развил наиболее последовательную форму этого мировоззрения, так что учение Декарта вылилось затем в целое направление или физическую школу, получившую название картезианской (по латинизированному имени Декарта). Следуя своему учителю, картезианцы пытались все физические явления, будь то движение планет, падение тела, электрические и магнитные явления и т. д., привести к движению больших и малых частиц или частей материи, которое происходит по законам, установленным Декартом. Всякое взаимодействие при этом обязательно должно было сводиться к толчку, удару или давлению. Однако ни Декарту, ни его ученикам и последователям не удалось выполнить эту неразрешимую задачу; метафизические же устремления решить ее во что бы то ни стало привели их к спекулятивным теоретическим построениям. Представления о строении вещества, созданные Декартом и его последователями, были чрезвычайно упрощены и грубы. Мельчайшие частички представлялись в виде различных геометрических фигур, нацеленных всякого рода отростками, выступами, крючками и колечками, игравшими важную роль в картезианских теориях. Эти крючки и колечки или различного рода тонкие и неощутимые жидкости, состоящие из определенного сорта мельчайших частиц, всегда призывались на помощь, как только в объяснениях явлений происходила заминка. Разгромив и отбросив схоластику за ее бесплодные домыслы, Декарт и его ученики сами увлеклись фантазией. Они злоупотребляли гипотезой, и это было ясно уже их современникам или, во всяком случае, следующему поколению физиков. Гюйгенс, стоявший в основном на картезианских позициях, подчеркивал это обстоятельство. В письме к Лейбницу он писал:

«Декарт, по-видимому, собирается решать все вопросы физики, не заботясь о том, рассуждает ли он правильно или нет».

Физика в XVII столетии развивалась и накапливала все новый и новый фактический материал, устанавливая количественные соотношения между различного рода физическими величинами. Естественно, что картезианская методология, не уделявшая должного внимания опытному исследованию и направлявшая ученых строить теорию всякого явления на основе принципов Декарта, терпела поражение за поражением. Часто картезианские теории или прямо противоречили опыту, или не давали количественных закономерностей, которые можно было бы проверить на опыте. Поэтому физика Декарта, давшая отставку схоластике и явившаяся родоначальницей механистического мировоззрения, сама не смогла долгое время продержаться и была отвергнута трудами Ньютона.

Учение Декарта занимает в истории естествознания особое место. Его труды не ограничивались гносеологией или самыми общими философскими рассуждениями о природе, материи, о ее движении; они не представляли собой также только решения конкретных проблем естествознания. Учение Декарта - всеобъемлющая система, претендовавшая на установление наиболее общих истин, истин в последней инстанции, на создание общей картины природы на основе этих принципов вплоть до самых конкретных явлений. Оно включало учение о соотношении мышления и бытия, учение о методе, учение о материи и движении, космогонию, физику, химию, биологию и т. д. Декарт не просто давал философское, общее понятие материи, а определял ее конкретно как некую физическую модель. Действительно, материя Декарта - это нечто вроде идеальной несжимаемой жидкости, заполняющей все пространство. Рассуждая о свойствах материи, он давал конкретные (вплоть до количественной формулировки) законы ее движения, считая их единственными законами, из которых вытекают с необходимостью все остальные частные законы, так же как из основных постулатов и аксиом геометрии вытекают ее теоремы.

Таким образом, учение Декарта являлось единой наукой, подобной науке древности. Как и философы древности, Декарт включает в свое учение натурфилософию. Однако в основу своей натурфилософии Декарт положил механику, и она носила механистический, односторонний характер, что отражало характер естествознания того времени. Поэтому учение Декарта занимает промежуточное положение между нерасчлененной наукой древности и естествознанием того времени. Это переход к новой ступени познания человеком природы - от непосредственного созерцания природы, как чего-то целого, единого, к тщательному, опытному исследованию вещей и явлений, взятых порознь, вне движения и развития. Учению Декарта в большей или меньшей степени присущи достоинства и недостатки, которые были у древних ученых. Наряду с некоторыми твердо установленными научными положениями, вошедшими в науку, у Декарта существовало множество неотшлифованных, неоформленных идей самых противоположных качеств: примитивных и чисто спекулятивных и глубоких, переживших свое время и получивших в дальнейшем широкое развитие. Безусловно, что Декарт - основоположник принципа близкодействия в физике, принципа, на основе которого физика добилась основных результатов в XIX в. Волновая теория света, теория электромагнитного поля являются в известном смысле развитием идей Декарта. Молекулярная физика-также в некоторой степени развитие идеи Декарта, состоящей в объяснении физических явлений движением материальных частиц. Не случайно поэтому заявление известного французского физика Корню, сделанное им на рубеже XIX в., что «дух Декарта реет над современной физикой». И действительно, в трудах многих крупнейших физиков XIX в. можно найти идеи, которые являются развитием идей Декарта, высказанных им еще в XVII в.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 19, с. 203.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 20, с. 391.
3 Антология мировой философии. Т. II., с. 211.
4 Декарт Р. Избранные произведения. М., Госполитиздат, 1950, с. 194-195.
5 Там же, с. 198.
6 Там же, с. 202.
7 Там же, с. 200.
8 Любимов Н. А, Философия Декарта. СПб., 1886, с. 286,

Задачу новой методологии Бэкон усматривает в оказании разуму помощи в извлечении правильных закономерностей из наблюдений над реальной действительностью. Что такая помощь необходима, подтверждается анализом заблуждений или «призраков», свойственных человеческому разуму. Этих «призраков», Бэкон насчитывает четыре: 1) «Призраки Рода», 2) «Призраки Пещеры», 3) «Призраки Рынка», 4) «Призраки Театра».

«Призраки Рода» коренятся в самой природе человека, в природе его ума. Так, ум человеческий склонен предполагать в вещах более порядка и единообразия, чем их находит в действительности: «в то время как многое в природе единично и совершенно не имеет себе подобия, он придумывает параллели, соответствия и отношения, которых нет». Далее, разуму свойственна особая инерция, в силу которой он с трудом уступает фактам, противоречащим сложившимся убеждениям. Вообще «уму человеческому постоянно свойственно то заблуждение, что он более поддаётся положительным доводам, чем отрицательным». Разум склонен более отзываться на эффекты, а не на малозаметные явления: «На разум человеческий больше всего действует то, что сразу и внезапно может его поразить… Обращаться же к далёким и разнородным доводам, посредством которых аксиомы испытываются, как бы на огне, ум вообще не склонен и неспособен, пока этого не предпишут ему суровые законы и сильная власть».

Мешает также «жадность» человеческого разума, не позволяющая ему остановиться и влекущая его всё дальше и дальше - «к конечным причинам, которые имеют своим источником скорее природу человека, нежели природу вселенной». Личные вкусы и желания также препятствуют познанию истины. «Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает». Но более всего в деле познания истины вредит косность, несовершенство чувств. «Остаются скрытыми более тонкие перемещения частиц в твёрдых телах». Наконец, «ум по природе своей стремится к отвлечённому и текучее мыслит, как постоянное».

«Призраки Пещеры» обусловлены индивидуальными особенностями человека, его воспитанием, привычками, его «пещерой». Они заключаются в односторонности отдельных умов. Одни «склонны к почитанию древности, другие охвачены любовью к восприятию нового. Но немногие могут соблюсти такую меру, чтобы и не отбрасывать то, что правильно положено древними, и не пренебречь тем, что правильно принесено новыми». Одни мыслят природу и тела синтетически, другие - аналитически. «Эти созерцания должны чередоваться и сменять друг друга с тем, чтобы разум сделался одновременно проницательным и восприимчивым».

«Призраки Рынка» обусловлены общественной жизнью, неправильным словоупотреблением. «Плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум. Большая же часть слов имеет своим источником обычное мнение и разделяет вещи по линиям, наиболее очевидным для разума толпы. Когда же более острый разум и более прилежное наблюдение хотят пересмотреть эти линии, чтобы они более соответствовали природе, слова становятся помехой. Отсюда и получается, что громкие и торжественные диспуты учёных часто превращаются в споры относительно слов и имён, а благоразумнее было бы (согласно обычаю и мудрости математиков) с них начать для того, чтобы посредством определений привести в порядок».

«Призраки Театра» - «не врождены и не проникают в разум тайно, а открыто передаются и воспринимаются из вымышленных теорий и их превратных законов доказательств». Существо этих «призраков» - ослепление ложными теориями, предвзятыми гипотезами и мнениями. Бэкон расчленяет заблуждения этого тина на три: софистику, эмпирику и суеверие. К первой группе относятся философы (к ним Бэкон причисляет и Аристотеля), которые из тривиальных фактов силою размышления хотят получить все выводы. Другие вращаются в кругу ограниченных опытов и из них выводят свою философию, подгоняя под неё всё. И, наконец, третий род философов, которые под влиянием веры и почитания примешивают философии богословие и предания.

Этот меткий и тонкий анализ трудностей мыслительной работы не утратил своего значения и по настоящее время.

Бэкон - этот «родоначальник английского материализма» - из своего анализа природы человеческих заблуждений отнюдь не делает пессимистического вывода о невозможности познания объективной действительности. Наоборот, «мы строим в человеческом разуме образец мира таким, каков он оказывается, а не таким, как подскажет каждому его мышление», - говорит он. В возможности построения такого правильного образца мира нас убеждают практические результаты науки. Но он предостерегает и от узкого практицизма, говоря, что наука нуждается не столько в «плодоносных», сколько в «светоносных» опытах. С надёжной помощью метода разум способен открывать истинные «формы» природы, т. е. законы, управляющие течением явлений.

Каковы же основания этого метода?

В основу познания Бэкон кладёт опыт и именно опыт, а не первичное наблюдение. «Подобно тому, как и в гражданских делах, дарование каждого и скрытые черты души и душевных движений лучше обнаруживаются тогда, когда человек подвержен невзгодам, чем в другое время, таким же образом и скрытое в природе более открывается, когда оно подвергается воздействию механических искусств, чем тогда, когда оно идёт своим чередом». Опыт должен быть подвергнут рациональной обработке.

Те, кто занимались науками, были или эмпириками, или догматиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и пользуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, из самих себя создают ткань. Пчела же избирает средний способ, она извлекает материал из цветов сада и поля, но располагает и изменяет его собственным уменьем. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и из механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей опыта и рассудка».

«Союз опыта и рассудка» - таков исходный пункт методологии Бэкона. Разум должен очищать опыт и извлекать из него плоды в виде законов природы, или, как выражается Бэкон, «форм». Этот процесс совершается индукцией. Разум не должен воспарять от частных фактов к общим всеобъемлющим законам, из которых потом дедуктивным путём получались бы следствия. Наоборот, «человеческому разуму надо придать не крылья, а скорее свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий прыжок и полёт». «Для наук… следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не развёрстным и перемежающимся ступеням - от частностей к меньшим аксиомам и затем - к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим. Ибо самые низкие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие аксиомы (какие у нас имеются) умозрительны и отвлечённы и у них нет ничего твёрдого. Средние же аксиомы истинны, твёрды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы, не отвлеченные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами».

Процесс наведения или индукции этих средних аксиом не заключается в простом перечислении. Из того, что тот или иной факт станет повторяться в n случаях, ещё не следует, что он повторяется и в n + 1-ом случае. Индукция - это более сложный аналитический процесс: «должно разделять природу посредством должных разграничений и исключений».

Основным критерием правильности полученного результата будет практика, тот же опыт. «Наш путь и наш метод… состоит в следующем: мы извлекаем не практику из практики и опыт из опытов (как эмпирики), а причины и аксиомы из практики и опытов, и из причин и аксиом - снова практику и опыты, как верные Истолкователи Природы».

«Истина и полезность суть… совершенно одни и те же вещи. Сама же практика должна цениться больше, как залог истины, а не из-за жизненных благ».

Эти положения Бэкона стали краеугольными камнями здания новой науки. Однако Бэкон не сумел должным образом понять диалектику движения понятий и попытался чисто механически анализировать этот процесс. Правильно указав, что индукция заключается не в простом перечислении, он сам пошёл по пути перечисления возможных групп фактов, или, как он выражался, «указующих примеров», помогающих разуму в его аналитической работе. Было бы утомительно перечислять все эти двадцать четыре группы. «Преимущественных примеров» Бэкона с их цветистыми названиями. Отметим, что одно из этих названий «Примеры креста» под латинским именем «experimenturn crusic» прочно вошло в науку со времени Ньютона. Так называются теперь решающие опыты, позволяющие выбрать между двумя борющимися теориями одну, более адэкватную фактам. Бэкон считал возможным обучить любой ум процессу научной индукция и расписать этот процесс по таблицам. Сначала, по Бэкону, надо свети все факты, с которых фигурирует изучаемое явление («Таблица положительных инстанций»). Затем надо подыскать аналогичные факты, в которых данное явление отсутствует («Таблица отрицательных инстанций»). Сопоставлением таких таблиц будут исключены те факты, которые являются не существенными для данного явления, ибо оно может происходить без них, как показывает таблица отрицательных инстанций. Затем составляется таблица сравнений, показывающая, какую роль играет усиление одного фактора для данного явления. В результате такого анализа получается искомая «форма».

Те, кто занимался науками, были или эмпириками или догматиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и довольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, производят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и из механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду па более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей – опыта и рассудка...

Не следует все же допускать, чтобы разум перескакивал от частностей к отдаленным и почти самым общим аксиомам (каковы так называемые начала наук и вещей) и по их непоколебимой истинности испытывал бы и устанавливал средние аксиомы. Так было до сих пор: разум склоняется к этому не только естественным побуждением, но и потому, что он уже давно приучен к этому доказательствами через силлогизм. Для наук же следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням – от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим. Ибо самые низшие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие аксиомы (какие у нас имеются) умозрительны и абстрактны, и в них нет ничего твердого. Средние же аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы – не абстрактные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами.

Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а, скорее, свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его прыжок и полет...

Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та, которой пользовались до сих пор. Эта форма должна быть применена не только для открытия и испытания того, что называется началами, но даже и к меньшим и средним и, наконец, ко всем аксиомам. Индукция, которая совершается путем простого перечисления, есть детская вещь: она дает шаткие заключения и подвергнута опасности со стороны противоречащих частностей, вынося решения большей частью на основании меньшего, чем следует, количества фактов, и притом только тех, которые имеются налицо. Индукция же, которая будет полезна для открытия и доказательства наук и искусств, должна разделять природу посредством должных разграничений и исключений. И затем после достаточного количества отрицательных суждений она должна заключать о положительном. Это до сих пор нс совершено... Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий. В указанной индукции и заключена, несомненно, наибольшая надежда.

Р. Декарт . Первоначала философии

Письмо автора к французскому переводчику "Первоначал философии", уместное здесь как предисловие. ...Прежде всего я хотел бы выяснить, что такое философия, начав с самого обычного, а именно с того, что слово "философия" обозначает занятие мудростью и что под мудростью понимается не только благоразумие в делах, но также и совершенное знание всего, что может познать человек; это же знание, которое направляет нашу жизнь, служит сохранению здоровья, а также открытиям во всех искусствах (arts). А чтобы оно стало таковым, оно необходимо должно быть выведено из первых причин так, чтобы тот, кто старается овладеть им (а это и значит, собственно, философствовать), начинал с исследования этих первых причин, именуемых первоначалами. Для этих первоначал существует два требования. Во-первых, они должны быть столь ясны и самоочевидны, чтобы при внимательном рассмотрении человеческий ум не мог усомниться в их истинности; во-вторых, познание всего остального должно зависеть от них так, что, хотя основоположения и могли бы быть познаны помимо познания прочих вещей, однако эти последние, наоборот, не могли бы быть познаны без знания первоначал. Затем надо попытаться вывести знание о вещах из тех начал, от которых они зависят, таким образом, чтобы во всем ряду выводов не встречалось ничего, что не было бы совершенно очевидным. Вполне мудр в действительности один Бог, ибо ему свойственно совершенное знание всего; но и люди могут быть названы более или менее мудрыми сообразно тому, как много или как мало они знают истин о важнейших предметах. С этим, я полагаю, согласятся все сведущие люди.

Далее я предложил бы обсудить полезность этой философии и вместе с тем доказал бы, что философия, поскольку она простирается на все доступное для человеческого познания, одна только отличает нас от дикарей и варваров и что каждый народ тем более цивилизован и образован, чем лучше в нем философствуют; поэтому нет для государства большего блага, как иметь истинных философов. Сверх того, любому человеку важно не только жить рядом с теми, кто предан душою этому занятию, но поистине много лучше самим посвящать себя ей, подобно тому как несомненно предпочтительнее в жизни пользоваться собственными глазами и благодаря им получать наслаждение от красоты и цвета, нежели закрывать глаза и следовать на поводу у другого; однако и это все же лучше, чем, закрыв глаза, полагаться только на самого себя. Действительно, те, кто проводит жизнь без философии, совсем сомкнули глаза и не пытаются их открыть; между тем удовольствие, какое мы получаем при созерцании вещей, доступных нашему глазу, несравнимо с тем удовольствием, какое доставляет нам познание того, что мы находим с помощью философии. К тому же для направления наших нравов и нашей жизни эта наука более необходима, чем пользование глазами для направления наших шагов. Неразумные животные, которые должны заботиться только о своем теле непрерывно, и заняты лишь поисками пищи для него; для человека же, главною частью которого является ум, на первом месте должна стоять забота о снискании его истинной пищи – мудрости. Я твердо убежден, что очень многие не преминули бы этим заняться, если бы только надеялись на успех и знали, как это осуществить. Нет сколько-нибудь благородной души, которая была бы так привязана к объектам чувств, что когда-нибудь не обратилась бы от них к какому-то иному, большему благу, хотя она часто и не знает, в чем последнее состоит. Те, к кому судьба наиболее благосклонна, кто в избытке обладает здоровьем, почетом и богатством, не более других свободны от такого желания; я даже убежден, что они сильнее прочих тоскуют по благам более значительным и совершенным, чем те, какими они обладают. А такое высшее благо, как показывает даже и помимо света веры природный разум, есть не что иное, как познание истины по ее первопричинам, т.е. мудрость; занятие последнею и есть философия. Так как все это вполне верно, то нетрудно в том убедиться, лишь бы правильно все было выведено.

Но поскольку этому убеждению противоречит опыт, показывающий, что люди, занимающиеся философией, часто менее мудры и менее рассудительны, чем те, кто никогда не посвящал себя этому занятию, я желал бы здесь кратко изложить, в чем заключаются те науки, которыми мы теперь обладаем, и какой ступени мудрости эти науки достигают. Первая ступень содержит только те понятия, которые сами по себе настолько ясны, что могут быть приобретены и без размышления. Вторая ступень охватывает все то, что дает нам чувственный опыт. Третья – то, чему учит общение с другими людьми. Сюда можно присоединить, на четвертом месте, чтение книг, конечно не всех, но преимущественно тех, что написаны людьми, способными дать нам хорошие наставления; это как бы вид общения с их творцами. Вся мудрость, какой обычно обладают, приобретена, на мой взгляд, только этими четырьмя способами. Я не включаю сюда божественное откровение, ибо оно не постепенно, а сразу возвышает нас до безошибочной веры. Однако во все времена были великие люди, пытавшиеся подняться на пятую ступень мудрости, гораздо более высокую и верную, чем предыдущие четыре: они отыскивали первые причины и истинные начала, на основе которых можно было бы объяснить все доступное для познания. И те, что проявили в этом особое старание, получили имя философов. Никому, однако, насколько я знаю, не удалось счастливое разрешение этой задачи. Первыми и наиболее выдающимися из философов, чьи сочинения дошли до нас, были Платон и Аристотель. Между ними существовала только та разница, что первый, блестяще следуя по пути своего учителя Сократа, простосердечно убежден, что он не может найти ничего достоверного, и довольствовался изложением того, что казалось ему вероятным; с этой целью он принимал известные начала, посредством которых и пытался давать объяснения прочим вещам. Аристотель же не обладал такой искренностью. Хотя он и был в течение двадцати лет учеником Платона и принимал те же начала, что и последний, однако он совершенно изменил способ их изложения и за верное и правильное выдавал то, что, вероятнее всего, сам никогда не считал таковым. Оба этих богато одаренных мужа обладали значительной долей мудрости, достигаемой четырьмя указанными выше средствами, и в силу этого стяжали столь великую славу, что потомки предпочитали придерживаться их мнений, нежели отыскивать лучшие. Главный же спор среди их учеников шел прежде всего о том, следует ли во всем сомневаться или же должно что-либо принимать за достоверное. Этот предмет поверг тех и других в нелепые заблуждения. Некоторые из тех, кто отстаивал сомнение, распространяли его и на житейские поступки, так что пренебрегали благоразумием, тогда как другие, защитники достоверности, предполагая, что эта последняя зависит от чувств, всецело на них полагались. Это доходило до того, что, по преданию, Эпикур вопреки всем доводам астрономов отважился утверждать, будто Солнце не больше того, каким оно кажется. Здесь в большинстве споров можно подметить одну ошибку: в то время как истина лежит между двумя защищаемыми воззрениями, каждый тем дальше отходит от нее, чем с большим жаром спорит. Но заблуждение тех, кто чересчур склонялся к сомнению, недолго имело последователей, а заблуждение других было несколько исправлено, когда узнали, что чувства в весьма многих случаях обманывают нас. Но насколько мне известно, ошибка не была устранена в корне; именно не было высказано, что правота присуща не чувству, а одному лишь разуму, когда он отчетливо воспринимает вещи. И так как у нас есть лишь познания, приобретаемые на первых четырех ступенях мудрости, то недолжно сомневаться в том, что кажется истинным относительно нашего житейского поведения; однако не должно полагать это за непреложное, чтобы не отвергать сложившихся у нас о чем-либо мнений там, где того требует от нас очевидность разума. Не зная истинности этого положения или зная, но пренебрегая ею, многие из желавших за последние века быть философами слепо следовали Аристотелю и часто, нарушая дух его писаний, приписывали ему разные мнения, которых он, вернувшись к жизни, не признал бы своими, а те, кто ему и не следовал (в числе таких было много превосходнейших умов), не могли не проникнуться его воззрениями еще в юности, так как в школах только его взгляды и изучались; поэтому их умы настолько были заполнены последними, что перейти к познанию истинных начал они не были в состоянии. И хотя я их всех ценю и не желаю стать одиозным, порицая их, я могу привести одно доказательство, которого, полагаю, никто из них не стал бы оспаривать. Именно, почти все они полагали за начало нечто такое, чего сами вполне не знали. Вот примеры: я нс знаю никого, кто отрицал бы, что земным телам присуща тяжесть; но хотя опыт ясно показывает, что тела, называемые весомыми, стремятся к центру Земли, мы из этого все-таки не знаем, какова природа того, что называется тяжестью, т.е. какова причина или каково начало падения тел, а должны узнавать об этом как-нибудь иначе. То же можно сказать о пустоте и об атомах, о теплом и холодном, о сухом и влажном, о соли, сере, ртути и обо всех подобных вещах, которые принимаются некоторыми за начала. Но ни одно заключение, выведенное из неочевидного начала, не может быть очевидным, хотя бы это заключение выводилось самым очевидным образом. Отсюда следует, что ни одно умозаключение, основанное на подобных началах, не могло привести к достоверному познанию чего бы то ни было и что, следовательно, оно ни на один шаг не могло продвинуть в отыскании мудрости. Если же что-то истинное и находят, то это делается нс иначе как при помощи одного из четырех вышеуказанных способов. Однако я не хочу умалять чести, на которую каждый из этих авторов может притязать; для тех же, кто не занимается наукою, я в виде утешения должен сказать следующее: как путники, если они обратятся спиною к тому месту, куда стремятся, отдаляются от него тем больше, чем дольше и быстрее шагают, так что, хотя они и повернут затем на правильную дорогу, однако не так скоро достигнут желанного места, как если бы вовсе не ходили, – точно так же случается с теми, кто пользуется ложными началами: чем более они заботятся о последних и чем больше пекутся о выведении из них различных следствий, считая себя хорошими философами, тем дальше уходят от познания истины и мудрости. Отсюда должно заключить, что всего меньше учившиеся тому, что до сей поры обыкновенно обозначали именем философии, наиболее способны постичь подлинную философию.

Ясно показав все это, я хотел бы представить здесь доводы, которые свидетельствовали бы, что первоначала, какие я предлагаю в этой книге, суть те самые истинные первоначала, с помощью которых можно достичь высшей ступени мудрости (а в ней и состоит высшее благо человеческой жизни). Всего двух оснований достаточно для подтверждения этого: первое – что первоначала эти весьма ясны, и второе – что из них можно вывести все остальное; кроме этих двух условий, никакие иные для первоначал и не требуются. А что они вполне ясны, я легко показываю, во-первых, из того способа, каким отыскал эти первоначала, а именно отбросив все то, в чем мне мог бы представиться случай хоть сколько-нибудь усомниться; ибо достоверно, что все, чего нельзя подобным образом отбросить после достаточного рассмотрения, и есть яснейшее и очевиднейшее из всего, что доступно человеческому познанию. Итак, для того, кто стал бы сомневаться во всем, невозможно, однако, усомниться, что он сам существует в то время, как сомневается; кто так рассуждает и не может сомневаться в самом себе, хотя сомневается во всем остальном, не представляет собой того, что мы называем нашим телом, а есть то, что мы именуем нашей душой или способностью мыслить. Существование этой способности я принял за первое основоположение, из которого вывел наиболее ясное следствие, именно что существует Бог – творец всего существующего в мире; а так как он есть источник всех истин, то он не создал нашего разума по природе таким, чтобы последний мог обманываться в суждениях о вещах, воспринятых им яснейшим и отчетливейшим образом. В этом все мои первоначала, которыми я пользуюсь по отношению к нематериальным, т.е. метафизическим, вещам. Из этих принципов я вывожу самым ясным образом начала вещей телесных, т.е. физических: именно что существуют тела, протяженные в длину, ширину и глубину, имеющие различные фигуры и различным образом движущиеся. Таковы в общем и целом все те первоначала, из которых я вывожу истину о прочих вещах. Второе основание, свидетельствующее об очевидности основоположений, таково: они были известны во все времена и даже считались всеми людьми за истинные и несомненные, исключая лишь существование Бога, которое некоторыми ставилось под сомнение, так как слишком большое значение придавалось чувственным восприятиям, а Бога нельзя ни видеть, ни осязать. Хотя все эти истины, принятые мною за начала, всегда были всем известны, однако, насколько я знаю, до сих пор не было никого, кто принял бы их за первоначала философии, т.е. кто понял бы, что из них можно вывести знание обо всем существующем в мире. Поэтому мне остается доказать здесь, что эти первоначала именно таковы; мне кажется, что невозможно представить это лучше, чем показав на опыте, именно призвав читателей к прочтению этой книги. Ведь хотя я и не веду в ней речи обо всем (да это и невозможно), однако же, как мне кажется, вопросы, которые мне довелось обсуждать, изложены здесь так, что лица, прочитавшие со вниманием эту книгу, смогут убедиться, что нет нужды искать иных начал, помимо изложенных мною, для того чтобы достичь наивысших знаний, какие доступны человеческому уму. Особенно если, прочтя написанное мною, они примут во внимание, сколько различных вопросов здесь выяснено, а просмотрев писания других авторов, заметят, сколь мало правдоподобны решения тех же вопросов исходя из начал, отличных от моих. А чтобы им легче было это сделать, я мог бы им сказать, что тот, кто стал держаться моих взглядов, гораздо легче поймет писания других и установит их истинную цену, нежели тот, кто не проникся моими взглядами; обратно, как я сказал выше, если случится прочесть книгу тем, кто начал с древней философии, то, чем больше трудились они над последней, тем обыкновенно оказываются менее способными постичь философию истинную.

Проблема метода научного познания

Фрэнсис Бэкон (1561-1626) родился в Лондоне в семье лорда-хранителя печати при королеве Елизавете. С 12 лет обучался в Кембриджском университете (колледж св. Троицы). Избрав политическую карьеру в качестве жизненного поприща, Бэкон получил юридическое образование. В 1584 г. избирается в палату общин, в 1618 г. назначается на должность лорда-канцлера. Весной 1621 г. Бэкон был обвинен палатой лордов в коррупции, предан суду и от сурового наказания был освобожден лишь по милости короля Якова I. На этом политическая деятельность Бэ-кона завершилась, и он всецело отдался научным занятиям, и прежде занимавшим значительное место в его деятельности.

Проблемы метода научного познания изложены Ф. Бэконом в его произведении «Новый Органон» , которое вышло в свет в 1620 г. В вышедшей посмертно «Новой Атлантиде» он излагает проект государственной организации науки, что, по мнению историков науки, является предвосхищением создания европейских академий наук.

Ф. Бэкон считается родоначальником традиции эмпиризма как в Англии («островной эмпиризм»), так и новоевропейской философии в целом. «Островной эмпиризм» - это обозначение гносеологической позиции, характерной для британских философов и противостоящей так называемому «континентальному рационализму», распространенному на европейском континенте в XVII в. гносеологическому рационализму в узком смысле. Вслед за Фр. Бэконом «островной эмпиризм» развивали в британской философии XVII-XVIII вв. Т. Гоббс, Дж. Локк, Дж. Беркли, Д. Юм и другие.

Эмпиризм (греч. empeiria - опыт) - направление в гносеологии, согласно которому чувственный опыт есть основа познания, его главный источник и критерий достоверности (истинности). Эмпиризм включает в себя сенсуализм, но не совпадает с последним. Сенсуализм (лат. sensus - чувство, ощущение) сводит все содержание знания к ощуще-ниям. Его девиз: «Нет ничего в разуме, чего не было бы прежде в чувствах». Сторонники эмпиризма усматривают фундамент познания в опыте, в который входят знания и навыки, образующиеся на основе чувственных данных в результате деятельности сознания в целом и практики.

Основные мотивы философии Бэкона - познание природы и подчинение ее власти человека. Особое внимание он обращает именно на познание природы, считая, что истина, извлеченная оттуда, в высшей степени нужна человеку.

Как всякий радикальный реформатор, Бэкон в мрачных тонах рисует прошлое и преисполнен радужных надежд на будущее. До сих пор состояние наук и механических искусств было из рук вон плохим. Из 25 столетий развития человеческой культуры набирается лишь шесть, благоприятных для науки (Древняя Греция, Древний Рим, Новое время). Все остальное время отмечено провалами в знании, топтанием на месте, пережевыванием одной и той же умозрительной философии.

Бэкон считает, что естествознание до сих пор принимало ничтожное участие в человеческой жизни. Философия, «эта великая мать всех наук была унижена до презрительной должности служанки». Философия, отбросив свою отвлеченную форму, должна войти в «законное супружество» с естествознанием, ибо лишь тогда она будет способной «приносить детей и доставлять действительные выгоды и честные удовольствия». Важность науки заключается в ее значении для человека. Наука не есть знание ради знания. Конечная цель науки - изобретения и открытия. Цель изобретений - человеческая польза, удовлетворение потребностей и улучшение жизни людей. «Мы столько можем, сколько знаем». «Плоды и практические изобретения суть как бы поручители и свидетели истинности философий».

Бэкон, считает, что работавшие в сфере науки в прошлом были либо эмпириками, либо догматиками. «Эмпирики, подобно муравью, только собирают и довольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, производят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз двух этих способностей - опыта и рассудка».

По мнению Бэкона, созидательной, положительной части новой философии должна предшествовать разрушительная, отрицательная часть, направленная против причин, задерживающих умственный прогресс. Причины эти заключаются в разного рода «идолах», «призраках», предрассудках, которым подвержен человеческий ум. Бэкон указывает на четыре разновидности «идолов», «призраков».

1. Идолы «рода» (idola tribus). Сама природа человека характеризуется ограниченностью ума и несовершенством органов чувств. «Подобно тому, как неровное зеркало изменяет ход лучей от предметов сообразно своей собственной форме и сечению, так и разум, подвергаясь воздействию вещей через посредство чувств, при выработке и измышлении своих понятий грешит против верности тем, что сплетает и смешивает с природой вещей свою собственную природу». Истолковывая природу «по аналогии человека», природе приписывают конечные цели и т. п.

К тем же идолам рода следует отнести свойственное человеческому уму стремление к обобщениям, не обоснованным достаточным количеством фактов. В силу этого человеческий ум от самых незначительных фактов воспаряет к самым широким обобщениям. Вот почему, подчеркивает Бэкон, к крыльям ума надо подвешивать гири, чтобы он держался ближе к земле, к фактам. «Для наук следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, а не прерывающимся ступеням - от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, и, наконец, к самым общим... Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а, скорее, свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его прыжок и полет...».

2. Идолы «пещеры» (idola specus). Это индивидуальные недостатки в познании, обусловленные особенностями телесной организации, воспитания, среды, обстоятельств, вызывающих те или иные пристрастия, ведь человек склонен верить в истинность того, что предпочитает. Как следствие, каждый человек имеет «свою особую пещеру, которая разбивает и искажает свет природы». Так, одни склонны видеть в вещах различия, другие - сходство, одни привержены традиции, другие охвачены чувством нового и т. п. Идолы «пещеры» толкают людей в крайности.

3. Идолы «площади», или «рынка», «рыночной площади» (idola fori ). «Существуют ещё идолы, которые происходят как бы в силу взаимной связанности и сообщества людей. Эти идолы мы называем, имея в виду порождающее их общение и сотоварищество людей, идолами площади. Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум» . Эти идолы самые тягостные, ибо вопреки такой уверенности людей (и даже в силу ее) слова исподволь проникают в человеческое сознание и часто извращают логику рассуждения. «Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям».

Критика идолов площади направлена, прежде всего, против несовершенства обыденного языка: многозначности слов, неопределенности их содержания. В то же время это и критика схоластической философии, склонной изобретать и употреблять имена несуществующих вещей (например, «судьба», «перводвигатель» и т.п.), вследствие чего разум втягивается в беспредметные, бессмысленные и бесплодные споры.

4. Идолы «театра», или «теорий» (idola theatri). Сюда относятся ложные теории и философские учения как комедии, представляющие вымышленные и искусственные миры. Люди склонны к слепой вере в авторитеты, следуя которым человек воспринимает вещи не такими, как они существуют в действительности, а предвзято, с предубеждением. Одержимые этими идолами стараются заключить многообразие и богатство природы в односторонние схемы абстрактных конструкций. Всякие штампы, догмы развращают разум.

Борьба с авторитарным мышлением - одна из основных забот Бэкона. Следует безоговорочно признать лишь один авторитет, авторитет Священного Писания в делах веры, но в познании Природы ум должен опираться только на опыт, в котором ему открывается Природа. «Некоторые из новых философов с величайшим легкомыслием дошли до того, - иронизирует Ф.Бэкон, - что попытались основать естественную философию на первой главе книги Бытия, на книге Иова и на других священных писаниях. Эту суетность надо тем более сдерживать и подавлять, что из безрассудного смешения божественного и человеческого выводится не только фантастическая философия, но и еретическая религия. Поэтому спасительнее будет, если трезвый ум отдаст вере лишь то, что ей принадлежит». Разведение двух истин - божественной и человеческой - позволило Бэкону укрепить автономность науки и научной деятельности.

Таким образом, беспристрастный ум, освобожденный от всякого рода предрассудков, открытый Природе и внимающий опыту - таково исходное положение бэконовской философии. Для овладения истиной вещей остается прибегнуть к правильному методу работы с опытом. Таким методом должна стать индукция, «которая производила бы в опыте разделение и отбор и путем должных исключений и отбрасываний делала бы необходимые выводы».

Индуктивный метод. Свое понимание индуктивного метода Бэкон демонстрирует на примере отыскания природы, «формы» теплоты. Исследование идет следующим образом. Составляются три таблицы. В первой (tabula praesentiae, «таблица присутствия») собраны и зафиксированы предметы, в которых присутствует исследуемое явление (лучи Солнца, молния, пламя, раскаленные металлы и т. д.). Вторая таблица (tabula absentiae, «таблица отсутствия») заключает в себе предметы, аналогичные перечисленным в первой таблице, но в которых нет теплоты (лучи Луны, звезд, свечение фосфора и т. д.). Наконец, существуют предметы (например, камень, металл, дерево и т. д.), которые обычно не производят ощущения теплоты, но в которых она имеется в большей или меньшей степени. Степени теплоты этих предметов зафиксированы в третьей таблице (tabula graduum, «таблица степеней»).

Логический анализ этих таблиц дает возможность отыскать то обстоятельство, которое есть повсюду, где имеется теплота, и отсутствует там, где нет теплоты. Если мы отыщем это обстоятельство («натуру»), то мы тем самым отыщем и причину («форму») теплоты. Используя логические приемы (аналогию, прием исключения с использованием категорического, условно-категорического и разделительного силлогизма), мы исключаем ряд обстоятельств, пока не остается то, которое является причиной теплоты. Такой причиной, показывает Бэкон, является движение, которое присутствует везде, где есть теплота.

Исследование с помощью индуктивного метода приводит Бэкона к выводу о существовании ряда «форм», таких как плотность, тяжесть и т. д. Количество простых форм конечно (Бэкон называет 19). Из их различных сочетаний и комбинаций состоит каждая сложная эмпирически данная вещь. Для наглядности Бэкон приводит сравнение с языком: подобно тому как слова составляются из букв, так и тела составляются из простых форм; подобно тому как знание букв дает нам возможность разбираться в словах, знание форм приведет нас к познанию сложных тел. Так, например, золото имеет желтый цвет, определенный удельный вес, ковкость, плавкость и т. д. Каждое из этих свойств имеет свою «форму».

В завершение следует отметить, что значение учения Ф. Бэкона гораздо шире, чем простое привнесение индуктивного метода в научное исследование. Фактически Ф Бэкон стоит у истоков формирования того идеала научности, который впоследствии получил название «физического идеала научности», где центральная роль отводится эмпирическому базису, а теоретическая аксиоматика имеет эмпирический характер. 1

Основы альтернативной эмпиризму рационалистической традиции были заложены французским философом Рене Декартом.

Рене Декарт (1596-1650) родился в семье, принадлежавшей к знатному роду Турени, что предопределяло его будущее на стезе воинской службы. В школе иезуитов, которую закончил Декарт, у него обнаружилась сильная склонность к занятиям математикой и безусловное неприятие схоластической традиции. Ратная жизнь (а Декарту пришлось участвовать в Тридцатилетней войне) не привлекала мыслителя и в 1629 г. он оставляет службу и избирает местом своего пребывания самую свободную тогда страну Европы - Голландию - и в течении 20 лет занят исключительно научными трудами. В этот период жизни были написаны главные труды по методологии научного познания: «Правила для руководства ума» и «Рассуждение о методе». В 1649 г. он принимает приглашение шведской королевы Христины помочь ей основать Академию Наук. Непривычный для философа режим дня (встречи с «царственной ученицей» в 5 часов утра), суровый климат Швеции и напряженная работа стали причиной его преждевременной кончины.

Декарт был одним из творцов науки Нового времени. Он внес заметный вклад в целый ряд научных дисциплин. В алгебре он ввел буквенные символы, обозначил последними буквами латинского алфавита (х, у, z) переменные величины, ввел нынешнее обозначение степеней, заложил основы теории уравнений. В геометрии ввел систему прямолинейных координат, заложил основы аналитической геометрии. В оптике открыл закон преломления светового луча на границе двух различных сред. Оценивая вклад Р. Декарта в философию, А. Шопенгауэр писал, что он «впервые побудил разум стать на собственные ноги и научил людей пользоваться своей собственной головой, которую до тех пор заменяла Библия... и Аристотель».

Декарт, как и Бэкон, подчеркивал необходимость реформы научного мышления. Нужна такая философия, которая поможет в практических делах людей, чтобы они могли стать господами природы. Начать построение философии следует, по Декарту, с рассмотрения метода, так как, только обладая правильным методом, можно «добиваться познания всего».

Так же как и Бэкон, Декарт критикует все предшествующее знание. Однако здесь он занимает более радикальную позицию. Он предлагает подвергнуть сомнению не отдельные философские школы или учения древних авторитетов, а все достижения прежней культуры. «Человеку, исследующему истину, необходимо хоть один раз в жизни усом-

1 Идеал научности - система познавательных норм и основанных на них требований, предъявляемых к результатам научно-познавательной деятельности. Выделяют математический, физический, гуманитарный идеалы научности. Каждый из выделенных идеалов научности имеет в своей основе базисную познавательную ориентацию, определяющую характер задаваемых бытию вопросов, особую комбинацию методов, приемов и процедур для получения ответов на эти вопросы.

ниться во всех вещах - насколько они возможны. Так как мы появляемся на свет младен- цами и выносим различные суждения о чувственных вещах прежде, чем полностью овладеваем своим разумом, нас отвлекает от истинного познания множество предрассудков; очевидно, мы можем избавиться от них лишь в том случае, если хоть раз в жизни постараемся усомниться во всех тех вещах, в отношении достоверности которых мы питаем хотя бы малейшее подозрение».

Однако принцип Декарта, согласно которому во всем следует сомневаться, выдвигает сомнение не как цель, но лишь как средство. Как пишет Гегель, этот принцип «имеет скорее то значение, что мы должны отречься от всяких предрассудков, то есть от всех предпосылок, которые бывают принимаемы непосредственно как истинные, и должны начать с мышления и лишь отсюда прийти к чему-то достоверному, чтобы обрести подлинное начало». Сомнение Декарта, таким образом, по своей сути является сомнением методологическим. Оно выступает как сомнение, которое рушит всякие (мнимые) достоверности затем, чтобы найти единственную (действительную) первичную достоверность. «Первичная» достоверность может быть краеугольным камнем, положенным в основание всей конструкции нашего познания.

Первичную достоверность Бэкон находит в чувственной очевидности, в эмпирическом познании. Для Декарта, однако, чувственная очевидность как основа, принцип достоверности познания неприемлема. «Все, что я до сих пор полагал наиболее истинным, я получил либо от чувств, либо при их посредстве. Но чувства я иногда уличал в обмане, и разумно будет не всегда крепко верить тем, кто нас хотя бы раз обманул».

Нельзя также основывать достоверность познания на «авторитетах». Моментально возник бы вопрос, откуда берется достоверность этих авторитетов. Декарт ставит вопрос о постижении достоверности самой по себе, достоверности, которая должна быть исходной предпосылкой и поэтому сама не может опираться на другие предпосылки.

Такую достоверность Декарт находит в мыслящем Я, а точнее в факте наличия сомнения. Сомнение несомненно, так как даже сомневаясь в существовании сомнения, мы сомневаемся. Но что такое сомнение? Деятельность мышления. Если существует сомнение, то существует и мышление. Но если существует сомнение и мышление, то, несомненно, существует и сомневающееся и мыслящее Я. «Если мы отбросим и провозгласим ложным все, в чем можно каким-либо способом сомневаться, то легко предположить, что нет бога, неба, тела, но нельзя сказать, что не существуем мы, которые таким образом мыслим. Ибо является противоестественным полагать, что то, что мыслит, не существует. А поэтому факт, выраженный словами: «я мыслю, следовательно, существую» ( cogito ergo sum) , является наипервейшим из всех и наидостовернейшим из тех, которые перед каждым, кто правильно философствует, предстанут» .

Тот факт, что Декарт находит первичную достоверность в мыслящем Я, связан в определенном смысле с развитием естествознания или, точнее сказать, с развитием математических конструкций естествознания. Математика, в которой основой является идеальная конструкция (а не то, что этой конструкции соответствует в реальной природе), считается наукой, достигающей своих истин с высокой степенью достоверности. «Вероятно, мы не будем судить превратно, если скажем, что физика, астрономия, медицина и все остальные науки, зависящие от наблюдения сложных вещей, имеют сомнительную цену, но что арифметика, геометрия и другие подобные науки, которые рассуждают лишь о вещах наипростейших и наиболее общих и мало беспокоятся о том, есть ли эти вещи в природе или нет, содержат нечто достоверное и несомненное. Ведь и во сне и во бдении два плюс три дают всегда пять, а прямоугольник имеет не больше четырех сторон. Кажется невозможным, чтобы такие очевидные истины подозревались в неправильности». Декарт здесь указывает, что достоверность математики заключается в том, что по сравнению с другими науками они больше всего зависят от мыслящего Я и менее всего от «внешней реальности».

Таким образом, первичную достоверность, на основе которой можно создать новое знание, следует искать в разуме. Само усмотрение этих первичных достоверностей, по мнению Декарта происходит посредством интуиции . «Под интуицией я подразумеваю не зыбкое свидетельство чувств и не обманчивое суждение неправильно слагающего воображения, а понимание ясного и внимательного ума, настолько легкое и отчетливое, что не остается совершенно никакого сомнения относительно того, что мы разумеем, или, что то же самое, несомненное понимание ясного и внимательного ума, которое порождается одним лишь светом разума... Таким образом каждый может усмотреть умом, что он существует, что он мыслит, что треугольник ограничен только тремя линиями, а шар - единственной поверхностью и тому подобные вещи, которые гораздо более многочисленны, чем замечает большинство людей, так как считают недостойным обращать ум на столь легкие вещи».

Дальнейшее развитие мысли, согласно Декарту, происходит в результате дедукции , которую Декарт называет «движение мысли», в котором происходит сцепление интуитив-ных истин. Таким образом, путь познания состоит в выведении (дедукции) всякой истины из предыдущей и всех истин из первой . Итогом последовательной и разветвленной дедукции должно стать построение системы всеобщего знания, «универсальной науки».

Вышеуказанные положения Декарта легли в основу его метода познания. Этот метод предполагает следование четырем правилам:

1) не принимать ничего на веру, в чем с очевидностью не уверен. Избегать всякой поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению;

2) разделять каждую проблему, избранную для изучения, на столько частей, сколько возможно и необходимо для наилучшего ее разрешения (аналитическое правило) ;

3) располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу (синтетическое правило) ;

4) делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено (правило энумерации).

Если Ф. Бэкон заложил основы «физического идеала научности», то Р. Декарт стоит у истоков «математического идеала научности», где на передний план выдвигаются такие познавательные ценности как логическая ясность, строго дедуктивный характер, возможность получения непротиворечивых результатов путем логического вывода из основных посылок, выраженных в аксиомах.

8.2.2. Проблема «врожденного знания»

Спор вокруг проблемы метода научного познания между представителями рационализма и эмпиризма имел продолжение в дискуссии вокруг проблемы «врожденного знания», т.е. понятий и положений, которые изначально присущи человеческому мышлению и не зависят от опыта (аксиомы математики, логики, этики, исходные философские принципы).

В философии Нового времени тема врожденного знания выдвинулась на первый план под влиянием гносеологии Декарта. Согласно Декарту, познавательная деятельность человека слагается из трех классов идей, роль которых, однако, не одинакова. К одному из них относятся идеи, получаемые каждым человеком извне в результате непрерывных чувственных контактов с вещами и явлениями. Такова идея Солнца, имеющаяся у каждого человека. Вторая разновидность идей образуется в его уме на основе идей первого рода. Они могут быть или совсем фантастичными, как идея химеры, или более реалистичными, как идея того же Солнца, которую образует астроном на основе внешней чувственной идеи, но более обоснованно и глубоко, чем обычный человек. Но для про­цесса познания наиболее важную и даже решающую роль играет третья разновидность идей, которые Декарт и называет врожденными . Их отличительными признаками были: полная незави-симость от внешних предметов, действующих на чувства, ясность, отчетливость и простота, свидетельствующие о независимости от воли. Как разъясняет автор «Правил для руководства ума», «вещи, называемые нами простыми, являются или чисто интеллектуальными , или чисто материальными, или общими . Чисто интеллектуальны те вещи, которые познаются интеллектом посредством некоторого прирожденного ему света без всякого участия какого-либо телесного образа». Например, знание, сомнение, незнание, действие воли совершенно ясны без всякого телесного образа. Чисто материальными следует признать те идеи, которые возможны только по отношению к телам,- протяженность, фигура, движение и т. п. Духовными и одновременно материальными идеями являются такие идеи, как существование, единство, длительность. Все это врожденные понятия. Высшее из них и решающее для всякого познания - совершенно духовное понятие бога как актуально-бесконечного абсолюта, всегда наличного в человеческой душе.

Наряду с врожденными понятиями существуют и врожденные аксиомы, представляющие собой связь между понятиями нашего мышления. Примерами их могут служить такие истины, как «две величины, равные третьей, равны между собой», «из ничего не может произойти нечто». К разряду врожденных истин следует отнести и положение о невозможности того, чтобы одно и то же одновременно было и не было (т. е. логический закон тождества), как и исходная истина - «Я мыслю, следовательно, я существую». Число таких врожденных положений, согласно Декарту, бесчисленно. Они выявляются в самых различных случаях на­учного исследования, да и повседневной жизни.

Врожденность идей не означает, что они всегда имеются в человеческом уме как готовые, автоматически ясные чуть ли не с утробного существования человека. В действительности врожденность означает только предрасположенность, склонность к проявлению этих идей в определенных условиях, когда они становятся совершенно ясными, отчетливыми и очевидными.

С критикой этих положений Р. Декарта выступил представитель британского эмпиризма Д. Локк.

Джон Локк (1632-1704) родился в пуританской семье, находившейся в оппозиции к господствующей в стране англиканской церкви. Учился в Оксфордском университете. Оставшись в университете в качестве преподавателя, занимался химией, минералогией, медициной. Там же он знакомится с философией Декарта. В течение 19 лет работал над книгой «Опыт о человеческом разумении» , своего рода «манифестом британского эмпиризма»

Вопрос о происхождении, достоверности и границах человеческого знания Джон Локк определил как одну из основных задач своей философии. Ответ на него должен был послужить надежным основанием для всех предприятий человеческого разума. Следуя Бэкону, Локк определяет опыт как осно-ву всякого знания. Этот выбор диктовался, в частности, и полным неприятием альтернативной (рационалистической) позиции, связывавшей себя признанием существования врожденных идей. Согласно Локку, непредубежденная критика этой концепции не оставляло ей никакого права на существование.

Существуют ли врожденные идеи? Локк считает концепцию врожденных идей несостоятельной. Сторонники врожденных идей к таковым относят некоторые теоретические и практические (нравственные) основоположения. К теоретическим относят, например, принципы логики: «То, что есть - то есть» (принцип тождества) или: «Невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была» (принцип противоречия). Но, говорит Локк, эти положения неизвестны детям и тем, кто не имеет научного образования. Что горькое не сладко, что роза - не вишня, это ребенок понимает гораздо раньше, чем он сможет понять положение: «Невозможно, чтобы одна и та же вещь могла быть и в то же время не быть».

Нравственные положения также не врождены. У разных лиц и в разных государст-вах нравственные убеждения могут быть различными и даже противоположными. «Где же эти врожденные принципы справедливости, благочестия, благодарности, правды, целомудрия? Где то всеобщее признание, которое уверяет нас в существовании таких врожденных правил?... И если мы бросим взгляд на людей, каковы они есть, то увидим, что в одном месте одни чувствуют угрызения совести из-за того, в чем другие в другом месте выставляют свою заслугу».

Представление о Боге тоже не врождено: у некоторых народов его нет; различны представления о Боге у политеистов и монотеистов; даже у людей, принадлежащих к одной и той же религии, представления о Боге отличаются друг от друга.

Опровергая концепцию врожденных идей, Локк исходит из трех основных положений:

Нет врожденных идей, все знание рождается в опыте и из опыта;

«душа» (или разум) человека при рождении есть «tabula rasa» («чистая доска»);

Нет ничего в разуме, чего не было бы раньше в ощущениях, в чувствах.

«Предположим, что душа есть, так сказать, белая бумага, без всяких черт и идей. Но каким образом она наполняется ими? Откуда она получает весь материал рассуждения и знания? На это я отвечаю одним словом: из опыта. В опыте заключается все наше знание, от него, в конце концов, оно происходит». Опыт Локк понимает как индивидуальный процесс. Опыт - все то, с чем непосредственно имеет дело человек на протяжении всей его жизни. Разумная способность формируется в процессе жизненного опыта и благодаря собственным усилиям каждого индивида.

Локк понимает опыт, прежде всего как воздействие предметов окружающего мира на нас, наши чувственные органы. Поэтому для него ощущение является основой всякого познания. Однако в соответствии с одним из своих основных тезисов о необходимости изучения способностей и границ человеческого познания он обращает внимание и на исследование собственно процесса познания, на деятельность мысли (души). Опыт, который мы приобретаем при этом, он определяет как «внутренний» в отличие от опыта, обретенного при посредстве восприятия чувственного мира. Идеи, возникшие на основе внешнего опыта (т. е. опосредованные чувственными восприятиями), он называет чувственными (sensations ); идеи, которые берут свое происхождение из внутреннего опыта, он определяет как возникшие «рефлексии» .

Однако опыт - как внешний, так и внутренний - непосредственно ведет лишь к возникновению простых идей . Для того, чтобы наша мысль (душа) получила общие идеи, необходимо размышление . Размышление, в понимании Локка, является процессом, в котором из простых идей (полученных на основе внешнего и внутреннего опыта) возникают сложные идеи , которые не могут появиться непосредственно на основе чувств или рефлексии. «Ощущения сперва вводят единичные идеи и заполняют ими еще пустое место; и по мере того как разум постепенно осваивается с некоторыми из них, они помещаются в памяти вместе с данными им именами».

Сложные идеи появляются, по Локку, следующим образом.

♦ Непосредственное суммирование идей. Так, идея «яблоко» - результат сложения нескольких более простых идей: «цвет», «вкус», «форма», «запах» и т. д.

♦ Простые идеи сопоставляются, сравниваются, между ними устанавливаются соотношения. Так появляются идеи: «причина», «различие», «тождество» и т. п.

♦ Обобщение. Оно происходит следующим образом. Единичные объекты определенного класса расчленяются на простые свойства; выделяются те, которые повторяются, и отбрасываются неповторяющиеся; затем суммируются повторяющиеся, что и дает сложную общую идею. Так, «если из сложных идей, обозначаемых словами «человек» и «лошадь», исключить лишь особенности, которыми они различаются, удержать только то, в чем они сходятся, образовать из этого новую, отличную от других сложную идею и дать ей имя «животное», то получится более общий термин, обнимающий вместе с человеком различные другие существа». При использовании такой процедуры обобщения все более высоких уровней делаются менее содержательными.

По мнению Локка, все сказанное им должно подтверждать его основной тезис: «нет ничего в разуме, чего раньше не было бы в чувствах» . Ум способен лишь к комбинированию идей, но независимо от его силы неспособен ни уничтожить, ни изобрести новые («простые») идеи.

Однако при этом Локк как бы не замечает одной очевидной вещи. Приписывая разуму конструктивную способность в создании сложных идей с помощью операций суммирования, обобщения, абстрагирования и т.д., он не задается вопросом о происхождении этой способности. Поскольку эту способность невозможно получить через опыт, то, очевидно, эта способность врождена человеческому разуму. Следовательно, врожденное знание есть. Именно это имел в виду Г. Лейбниц, когда, полемизируя с Локком, писал: «Нет ничего в разуме, чего не было бы в чувствах, кроме самого разума».

Весьма важный элемент воззрений Локка – это его концепция «первичных» и «вторичных» качеств. Качества, «которые совершенно неотделимы от тела», Локк называет «первоначальными , или первичными ... они порождают в нас простые идеи, т. е. плотность, протяженность, форму, движение или покой и число». Первичные качества «реально существуют» в самих телах, они присущи им всем и всегда. Первичные качества воспринимаются различными органами чувств согласованно и изобразительно точно. Простые идеи твердости, протяженности, формы, движения, числа являются точным отражением свойств, присущих самим телам.

Иначе обстоит дело с идеями вторичных качеств - цветом, звуком, запахом, вкусом, теплом, холодом, болью и т. п. Об этих идеях нельзя с полной уверенностью сказать, что они отражают сами по себе свойства внешних тел такими, какими они существуют вне нас.

Локк видит различные подходы к решению вопроса об отношении идей вторичных качеств к свойствам внешних тел. Во-первых, приводится утверждение том, что вторичные качества «мнимы», они состояния самого субъекта. Так, например, можно сказать, что никакой объективной горечи в хинине нет, это просто переживание субъекта. Во-вторых, существует противоположный подход, в рамках которого утверждается, что идеи вторичных качеств - точное подобие качеств в телах вне нас. В-третьих, можно считать, что «в самих телах нет ничего подобней го этим нашим идеям. В телах... есть только способность производить в нас эти ощущения». Локк считает наиболее близким к истине последний вариант. Он говорит о том, что особая структура сочетаний первичных качеств вызывает в уме человека идеи вторичных качеств. Эти идеи возникают в сознании субъекта только при соответствующих условиях восприятия. В итоге Локк утверждает, что идеи первичных качеств адекватны самим свойствам вещей, а вторичных - нет. «Идеи, вызываемые в нас вторичными качествами, вовсе не имеют сходства с ними». Но идеи вторичных качеств имеют основание в вещах, объективную основу. «То, что является сладким, голубым или теплым в идее, то в самих телах... есть только известный объем, форма и движение незаметных частиц. Фиалка от толчка таких незаметных частиц материи... вызывает в нашем уме идеи голубого цвета и приятного запаха этого цветка».

Учение Локка о первичных и вторичных качествах ознаменовало собою, во-пер-вых, возвышение теории познания, признающей такое различение, над точкой зрения наивного реализма; во-вторых, создание гносеологической концепции в эвристическом отношении очень ценной для математизированного естествознания, т.к. она оправдывала и поощряла его притязания. Не случайно этого представления придерживались Галилей и Бойль, понимавшие, что в основу объективного, научного исследования предметов и явлений природы должны быть положены те их качества, к которым можно применить меру и число, а те качества, к которым их применить не представляется возможным, следует попытаться редуцировать к первым. Последующие успехи, достигнутые в оптике и акустике, вполне оправдали такой подход.

Вместе с тем представление о первичных и вторичных качествах было одной из предпосылок появления такой разновидности эмпиризма как субъективный идеализм, представленный в Новое время учениями Д. Беркли и Д. Юма, взгляды которых И. Кант в свое время расценил как «скандал для философии» .

Разум не притесняет ничье сердце. Он никогда не славословит и не злословит из алчности.

Вера вопрошает, разум обнаруживает.

Разум есть взор души, которым она сама собою, без посредства тела, созерцает истинное.

Разум мой позволил мне понять бессилие разума.

Разум дан человеку для того, чтобы он разумно жил, а не для того только, чтобы он видел, что неразумно живёт.

Разум и чувство - две силы, равно нуждающиеся друг в друге, мертвы и ничтожны они одна без другой.

Ограничен разум человека, но зато безграничен разум человеческий, то есть разум человечества.

Разум - сложный инстинкт, не успевший ещё сформироваться.

Победа разума может быть только победой разумных.

Человеческому разуму надо придать не крылья, а скорее свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его прыжок и полёт.

Наш разум скорее проницателен, нежели последователен, и охватывает больше, чем в силах постичь.

Разуму не постичь надобностей сердца.

Справедливее всего распределён разум - никто не жалуется, что его обделили.

Торжество разума заключается в том, чтобы жить в мире с теми, кто разума не имеет.

Персидский царь гоняет море сквозь строй, так же мало понимая нелепость поступка, как его враги афиняне, которые цикутой хотели лечить от разума и сознания.

Где глупость - образец, там разум - безумие.

Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями.

Сон разума порождает чудовищ.

Разум, не организованный идеей, - ещё не та сила, которая входит в жизнь творчески.

Разум человеческий владеет тремя ключами, открывающими всё: цифрой, буквой, нотой. Знать, думать, мечтать. Всё в этом.

Разум - это зажигательное стекло, которое, воспламеняя, само остаётся холодным.

Живой человек, лишённый разума, - страшнее, чем мертвец.

Всем сердцем, всей волей моей я хотел бы возвести разум на самую высокую вершину и поклониться ему.

Подлинный разум всегда нравственен, всегда основывается на подлинной человеческой чувственности.

Величайшим недостатком человеческих существ является невозможность отрешиться от рассудочной инвентаризации. Но разум не способен рассматривать человека как энергию. Разум имеет дело с инструментами, создающими энергию. Однако он никогда всерьёз не задумывается над тем, что мы - нечто большее, чем инструменты. Мы - организмы, производящие энергию. Мы - пузыри энергии.

Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно не способно уберечь нас даже от ничтожнейших превратностей судьбы.

Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой разум.

Разум, без сомнения, принадлежит исключительно человеку; разум это значит известные начала суждения, в которых как бы отпечатались первые действующие причины вселенной и которые соглашают, таким образом, все наши заключения с явлениями в природе, где противоречия существовать не могут.

Наш разум пробивается узкой тропой между безднами, которые манят и зовут его.

Когда забьётся сердце - разум умолкает.

Благоразумие просвещает, а страсть ослепляет.

Как только благоразумие говорит: «Не делай этого, это будет дурно истолковано», я всегда поступаю вопреки ему.

Последний вывод разума - это признание, что есть бесконечное число вещей, превосходящих его. Он слаб, если не доходит до признания этого. Где надо - следует сомневаться, где надо - говорить с уверенностью, где надо - признавать своё бессилие. Кто так не поступает, не понимает силы разума.

Веления разума гораздо более властны, чем приказания любого повелителя: неповиновение последнему делает человека несчастным, неповиновение же первому - глупцом.

Ничто не содействует столько торжеству разума, сколько спокойствие тех, которые служат ему.

Разум есть способность обобщать и обмениваться обобщением.

Разум человека сильнее его кулаков.

В неразумный век разум, выпущенный на свободу, губителен для его обладателя.

Если ты хочешь всё подчинить себе, то самого себя подчини разуму.

Разумное и нравственное всегда совпадают.

Каждое существо имеет органы, указывающие ему место в мире. Для человека этот орган есть разум.

Если разум не указывает тебе твоего места в мире и твоего назначения, то знай, что виновато в этом не дурное устройство мира, не твой разум, а ложное направление, которое ты дал ему.

Разумный глупец лучше глупого мудреца.

Разумный человек приспосабливается к миру, неразумный приспосабливает мир к себе. Поэтому весь прогресс зависит только от людей неразумных.

Разум обретает ценность лишь тогда, когда он служит любви.

Воля судьбы такова, что присуща всем тварям разумность.