Фэн-шуй 

В каких произведениях есть направление философской мысли. Философские взгляды достоевского. Этические и эстетические взгляды

Все вопросы, которые волновали писателя-гуманиста, разгадывающего тайну человека”, потерявшего целостность, утратившего гармонию, находящегося в разладе с действительностью и самим собой, начинают стягиваться к своему центру, своему фокусу – к идее “еще более непосильной” – к идее Бога. Он страдает этой идеей. По выходе с каторги Достоевский рассказывает о своих раздумьях одной одной из “декабристок” – Н. Фонвизиной – следующее:”Я скажу Вам про себя, что я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до конца дней моих.
Каких страшных мучений стоило и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я сложил себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято.
Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже и симметричнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться с Христом, нежели с истиной” (4 , 176). “Поразительны признания писателя, – замечает Н. Буданова, – о присущей ему огромной жажде веры и о мучительных религиозных сомнениях, среди которых личность Христа выступает как якорь спасения, как путеводная звезда. Христос предстает как воплощение и критерий совершенных Нравственности, Добра и Красоты, а тем самым и воплощением абсолютной, вечной и высшей Истины, противостоящей всем относительным, временным, приходящим истинам”.
Задумав роман “Житие великого грешника”, он писал А. Н. Майкову: Главный вопрос, который проводится во всех частях, – тот самый, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь – существование Божие”. В последний год жизни художник отмечал в своих “Записных тетрадях”: “Мерзавцы дразнили меня необразованною и ретроградною верою в Бога. Этим слухам и не снилось такой силы отрицания Бога, какое положено в Инквизиторе и в предшествовавшей главе, которому ответом служит весь роман. Не как дурак же (фанатик) я верую в Бога. И эти хотели меня учить и смеялись над моим неразвитием! Да их глупой природе и не снилось такой силы отрицания, которое прошел я. Им ли меня учить!”.
Ссылаясь на “Легенду о Великом Инквизиторе” и на главу о детях в”Братьях Карамазовых”, Достоевский писал: “И в Европе такой силы атеистических возражений нет и не было. Стало быть, не как мальчик же я верю во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла, как говорит у меня же, в том же романе черт.
Как понимать все эти заявления Ф. М. Достоевского? Значат ли эти высказывания, что в периоды сомнений он доходил до полного атеизма? На наш взгляд, нет. К атеизму он всю свою жизнь относился резко отрицательно, считая его”глупостью и недомыслием”. Никто из вас не заражен гнилым и глупым атеизмом”, – уверенно говорит он в письме к сестре. В существовании настоящего атеизма он даже вообще сомневался. В письме к К. Опочинину (1880 г.) писатель замечает:”Никто не может быть убежден в существовании Бога. Я думаю, что даже и атеисты сохраняют это убеждение, хотя в этом и не сознаются, от стыда что ли”.
Приближался к атеизму Достоевский, может быть, лишь в 1846 году, когда находился под влиянием социалистических идей В. Белинского. Хотя и в этот период его собственно волновал вопрос, как понять, согласовать существование Бога и мирового зла, Белинский утверждал: “… я не хочу счастья даром, если не буду спокоен на счет каждого из моих братьев по крови”. Вслед за ним писатель не приемлет”жертв условий жизни и истории” и требует отчета о всех безвинно и случайно загубленных в ходе исторического”прогресса”.
Но от кого требовать отчета? В традиционном религиозном восприятии судья един – Бог. Остается, если быть логичным, либо не принять Бога и его мироустройство, либо вслед за Гегелем и всей западной философией повторять, что”все действительное – разумно”, стало быть, все жертвы неизбежны и оправданы мудростью Божией. Ни Белинский, ни Достоевский никогда не согласились бы принять этого ответа западного мира. Тогда был один выход: бунт против Бога, неприятие Божественного Откровения.
Но это требовало пересмотра целой сложившейся мировоззренческой системы ориентиров, этики. Неизбежно встала проблема самостоятельного создания новых религиозно-этических ценностей. Достоевский начинает этот мучительный путь духовного познания, фиксируя в своем опыте кризисные тенденции эпохи”всемирно-исторического” разрушения религиозного сознания. Решающим пунктом здесь становится каторга, где, как справедливо отмечают многие исследователи, происходит “перерождение убеждений” писателя.
Достоевский был ввергнут в ад человеческого бытия, где “тайна человека” предстала с ужасной обнаженностью, где она кровоточила, как никогда не заживающая рана, подтверждая, на первый взгляд, несправедливость и дисгармоничность божьего мироустройства. И в этих условиях художник и человек обращается к Библии. Это была книга, подаренная ему женами декабристов в Тобольске по пути в острог и бывшая единственной, разрешенной ему для чтения. “Федор Михайлович, – пишет его жена, – не расставался с этою святою книгою во все четыре года пребывания в каторжных работах. Впоследствии она всегда лежала на виду, на его письменном столе, и он часто, задумав или сомневаясь в чем – либо, открывал наудачу эту Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице…”.
В Библии он черпал силу и бодрость, а вместе с тем и готовность на борьбу с открывшимися ему в бытии трудностями, в той загадочной книге, вышедшей из среды невежественных пастухов, плотников и рыбаков, которой судьбой суждено было сделаться книгой книг для европейских народов”. И это как раз в те годы, – замечает далее Л. Шестов, – когда просвещенный Запад самым решительным образом от Библии отвернулся, усмотрев в ней пережиток идей, не оправдываемых ни нашими знаниями, ни нашим разумом. Критика библейского вероучения, начавшаяся со знаменитого”Теологического трактата” Спинозы принесла свои плоды. Философская мысль признала в лице ее величайших представителей, в особенности в Германии, – только”религию в пределах разума” (так было названо одно из произведений знаменитого основателя немецкой идеалистической философии – Канта). Задолго до”Братьев Карамазовых”, еще в “Преступлении и наказании” Достоевский делает попытку противопоставить Библию тому, что принесла Западу совокупность добытых новым временем знаний во всех областях жизни.
Причем он опирается на то Евангелие, которое еще не переделано современной просвященной мыслью. Здесь слова Откровения: “Бог есть Любовь”, – превратились в разумную истину: Любовь есть Бог Достоевский же исходит в восприятии вероучения не только из Нагорной проповеди, но и из сказания о воскрешении Лазаря. По мысли писателя, оно знаменует всемогущество. Творящего чудеса и дает смысл остальным, столь недоступным для бедного “эвклидова”человеческого ума библейским словам. “Эвклидову” уму, не верящему в бессмертие человеческой души, представлется разумным добиваться счастья для людей, “золотого века” именно на земле. Такому уму действительно не найти оправдания “слезинки ребенка”, и будущая гармония здесь безнравственна.
Но читая Библию, мучаясь неразрешимым, Достоевский приходит к убеждению, что у этой проблемы нет чисто интеллектуального разрешения. Законы логики обязывают отвергнуть идею благости божьего мира. Но мысль художника находит свой выход: открыть смысл жизни можно, лишь приняв саму жизнь за основу, полюбив “живую жизнь” – Бога – прежде логики, прежде себя. Ведь для “неэвклидова” ума трагедия мира начинается и заканчивается не на Земле. Сам Творец есть Любовь; Любовь же, Добро не могут не быть свободны. Значит, не могут не делать и человека изначально и абсолютно свободным. Человек в этой системе одинаково способен как к Добру, так и к рождению в своеволии Зла

(Пока оценок нет)


Другие сочинения:

  1. В развитие реализма в европейской литературе XIX века параллельно другим “переломным” процессам в общественном сознании. В науке, в соответствии с позитивистскими принципами, оперирование абстрактными сущностями уступило место выявлению материальной первоосновы ранее загадочных явлений, связанных как с человеческой психикой, так и Read More ......
  2. Ф. М. Достоевский написал два произведения о жизни людей, отвергнутых обществом. Я прочитал их. В произведении ” Мальчик у Христа на елке” Достоевский описывает судьбу одного человека. Он еще очень маленький, но играет существенную роль в этой жизни. Его отвергли Read More ......
  3. “Преступление и наказание” (1866) открывает собой череду “великих” романов Достоевского. Это во многом новаторское произведение. Оно глубоко и многосторонне охватывает поставленные проблемы. “Преступление и наказание” – идеологический роман, социально-философский по тематике, трагический по характеру поставленных проблем, авантюрно-уголовный по сюжету. Но, Read More ......
  4. В соответствии с борхесовской философией “эха” в культуре рукописи/книги, порожденные божественным огнем творчества, бессмертны еще и потому, что продолжают так или иначе цитироваться в “снах” последующих поколений певцов. “Развалины” обживаются “Круг Бахтина, круг Борхеса…” , – обыгрывая полисемию, направляет нашу Read More ......
  5. Петербург – один из героев романа Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание”. Этот образ важен не только для понимания самого романа, но и всего творчества великого русского писателя. Петербург Достоевского существует наряду с такими понятиями, как грибоедовская Москва, пушкинский и Read More ......
  6. “Красота спасет мир”, – написал Ф. М. Достоевский в своем романе “Идиот”. Эту красоту, которая способна спасти и преобразовать мир, Достоевский искал на протяжении всей своей творческой жизни, поэтому почти в каждом его романе есть герой, в котором и заключена Read More ......
  7. – Само существо человеческой личности – в последней своей основе есть то таинственное начало, которое Достоевский в одном из набросков к “Братьям Карамазовым” называет “чудом свободы”. Это есть по истине “узкий путь”, со всех сторон окруженный безднами греха, безумия и Read More ......
  8. Философские направления можно разделить на материализм и идеализм, в зависимости от того, что считается первичным материя или дух. Те, кто утверждает, что материя первична, а мышление вторично, относятся к лагерю материалистов. Те же, кто первичным считает дух, образуют идеалистическое направление, Read More ......
Философия Достоевского

Характерная черта русской философии – ее связь с литературой – ярко проявилась в произведениях великих художников слова – А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Ф. И. Тютчева, Л. Н. Толстого и др.

Особенно глубокий философский смысл имеет творчество Федора Михайловича Достоевского (1821 – 1881), относящееся к высшим достижениям русского национального самосознания. Его хронологические рамки – 40-70-е гг. XIX в. – время интенсивного развития отечественной философской мысли, формирования главных идейных течений. Достоевский принял участие в осмыслении многих философских и социальных идей и учений своего времени – от возникновения первых социалистических идей на русской почве до философии всеединства В. С. Соловьева.

В 40-е гг. молодой Достоевский примкнул к просветительскому направлению русской мысли: он становится сторонником того течения, что впоследствии сам называл теоретическим социализмом. Эта ориентация привела писателя в социалистический кружок М. В. Буташевича-Петрашевского. В апреле 1849 г. Достоевский был арестован, в вину ему вменялось распространение «преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского». Приговор гласил: лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием. Казнь была заменена четырехлетней каторгой, которую Достоевский отбывал в Омской крепости. Затем последовала служба рядовым в Семипалатинске. Лишь в 1859 г. он получил разрешение поселиться в Твери, а затем в Петербурге.

Идейное содержание его творчества после каторги претерпело значительное изменение. Писатель приходит к выводу о бессмысленности революционного преобразования общества, поскольку зло, как полагал он, коренится в самой человеческой натуре. Достоевский становится противником распространения в России «общечеловеческого» прогресса и признает важность «почвеннических» идей, разработку которых начинает в журналах «Время» (1861 – 1863) и «Эпоха» (1864-1865). Главное содержание этих идей выражено в формуле: «Возврат к народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного». Одновременно Достоевский выступал противником буржуазного строя, как безнравственного общества, подменившего свободу «миллионом». Он порицал современную ему западную культуру за отсутствие в ней «братского начала» и чрезмерно разросшийся индивидуализм.

Главной философской проблемой для Достоевского была проблема человека, над разрешением которой он бился всю свою жизнь: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать…» Сложность, двойственность, антиномизм человека, отмечал писатель, сильно затрудняют выяснение действительных мотивов его поведения. Причины действий человека обычно гораздо сложнее и разнообразнее, чем мы их потом объясняем. Зачастую человек проявляет своеволие из-за своего бессилия изменить что-либо, из-за одного несогласия с «неумолимыми законами», подобно герою «Записок из подполья» (1864) Достоевского.

Познание нравственной сути человека, с его точки зрения, задача чрезвычайно сложная и многообразная. Сложность ее заключается в том, что человек обладает свободой и волен сам делать выбор между добром и злом. Причем свобода, свободный ум, «бесчинство свободного ума» могут стать орудиями человеческого несчастья, взаимного истребления, способны «завести в такие дебри», из которых нет выхода.

Вершиной философского творчества Достоевского явился роман «Братья Карамазовы» (1879-1880) – последнее и наиболее крупное его произведение, в которое включена философская поэма (легенда, как ее назвал В. В. Розанов) о Великом инквизиторе. Здесь сталкиваются два истолкования человеческой свободы, представленные Великим инквизитором и Христом. Первое – понимание свободы как благополучия, обустройства материальной стороны жизни. Второе – свобода как духовная ценность. Парадокс заключается в том, что, если человек откажется от свободы духовной в пользу того, что Великий инквизитор назвал «тихим, смиренным счастьем», тогда он перестанет быть свободным. Свобода, следовательно, трагична, и нравственное сознание человека, будучи порождением его свободной воли, отличается двойственностью. Но таково оно в действительности, а не в воображении сторонника абстрактного гуманизма, представляющего человека и его духовный мир в идеализированном виде.

Нравственным идеалом мыслителя была идея «соборного всеединства во Христе» (Вяч. Иванов). Он развил идущее от славянофилов понятие соборности, истолковав его не только как идеал соединения в церкви, но и как новую идеальную форму социальности, основанную на религиозно-нравственном альтруизме. Достоевский одинаково не приемлет как буржуазный индивидуализм, так и социалистический коллективизм. Он выдвигает идею братской соборности как «совершенно сознательное и никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех».

Особое место в творчестве Достоевского заняла тема любви к родине, России и русскому народу, связанная не только с его «почвенническими» идеями и с отвержением «чуждых идей» нигилистов, но и с представлениями об общественном идеале. Писатель проводит разграничение между народным и интеллигентским пониманием идеала. Если последний предполагает, по его словам, поклонение чему-то носящемуся в воздухе и «которому даже имя придумать трудно», то народность как идеал основана на христианстве. Достоевский делал все возможное, особенно в философско-публицистическом «Дневнике писателя», для пробуждения в обществе национального чувства; он сетовал на то, что, хотя у русских есть «особый дар» восприятия идей чужих национальностей, характер своей национальности они знают порой весьма поверхностно. Достоевский верил во «всемирную отзывчивость» русского человека и считал ее символом гений Пушкина. Он настаивал именно на идее «всечеловечности» и пояснял, что в ней не заключено никакой враждебности Западу. «…Стремление наше в Европу, даже со всеми увлечениями и крайностями его, было не только законно и разумно, в основании своем, но и народно, совпадало вполне с стремлениями духа народного»

Ф.М.Достоевского (1821-1881) невозможно уложить ни в какую философскую концепцию о человеке, жизни и мире, в том числе и в христианскую догматику. Достоевский, как и Толстой, не был ни с кем: ни с «передовым» Западом, которо­му он, как и Ницше, предсказывал деградацию, ни с русской православной церковью. Его знаменитая пушкинская речь может быть истолкована и как отчаянная попытка уверовать во Христа, и как триумф веры.

Место, которое занимает Достоевский в истории мировой культуры, по-разному оценивается исследователями его твор­чества:

Заступник «униженных и оскорбленных» (Н.А.Добролю-

Пророк русской революции (Дм.С.Мережковский);

Больная совесть русского народа (М. Горький);

Жертва эдипова комплекса(3. Фрейд);

-*- догматик и православный иезуит (Т.Масарик, 1850- ; к 1937 - чешский философ, культуролог, политик);

Аналитик человеческой свободы (Н.А.Бердяев).

Герой Достоевского - не идея как таковая, а «тайна и загад­ка человека», как он сам пишет брату Михаилу (8 августа 1839 г.), в этой действительности. Он исследует проблему человечес­кого сознания, его социальной детерминированности и ирраци­ональности, корни которой в еще не познанных глубинах созна­ния, факторах природного космоса, влияющих на него.

Что такое философия у Достоевского? В письме к брату (1838 г.) он отвечает: «Философия есть тоже поэзия, только высший градус ее». Интуиция Достоевского сформулировала то, к чему пришла философия XX века. Философия, стремясь выразить себя, традиционно избирала формы научного языка, научных систем. Но неразложимая целостность человека требует адек­ватной формы воплощения, т.е. образного строя мышления. Ро­маны Достоевского - одновременно философские трактаты, требующие философской интерпретации. Все, что пишет Дос­тоевский, касается только человека в его устремлениях и тай­ных движениях души, оттого его произведения задевают каж­дого, оказываясь «картой» его собственной жизни.

Достоевский уловил сущность аналитического, все разъе­дающего духа цинизма, расчета, эгоизма, перерастающих в человеческое равнодушие. На основе изучения творчества До­стоевского можно прийти к совершенно противоположным выводам: можно говорить о нем как о летописце конфликтов своего времени, как о художнике, обращенном к социологи­ческим проблемам. С тем же успехом можно нарисовать образ философа, углубленного в проблемы сущности человека вне времени и пространства; человека, измученного перипетиями собственной жизни, и мыслителя, обращенного к глубинам индивидуального сознания; реалиста-писателя - и экзистен­циального философа, погруженного в страдание. На протяже­нии многих лет внимание Достоевского приковано к одной теме - антиномиям свободы и механизмам ее самоуничтоже­ния; он постоянно реконструирует жизненный путь человека, многих людей, сделавших индивидуализм своей религией.



Его «Преступление и наказание» (1866) - история идеи исключительной личности, преодолевающей все нравственные преграды как «глупые предрассудки» человечности; идеи «из­бранных», которые распоряжаются по своему усмотрению инертным человеческим материалом; идеи «цезаризма», «сверхчеловека». Так прочел роман Ф.Ницше, и это повлияло на его «Заратустру».

Но Раскольников не так однозначен. Достоевский далек от утверждения торжества личности с ее неограниченной жаж­дой власти. Ему интересно показать человека «на изломе», показать, не как формируется, но - как проявляется человек в экстремальных ситуациях.

«Идиот» (1868) по сути есть открытие многомерности со­знания. У человека не одна, а несколько идей, обуславлива­ющих его судьбу. Человек не есть факт, он скорее «Протей»:

в каждый момент времени, раздваиваясь, он переходит в свою противоположность. Сознание не есть некая стабильная це­лостность, но - взаимоисключающее целое. Человек есть без­граничная широта собственных мыслей, побуждений. Имен­но это обстоятельство делает само существование зыбким и нестабильным. Кем является Мышкин - жертвой или пала­чом? Его желание сеять покой и мир приводит к полному оп­равданию подлости, к терзаниям близких, любящих, к нака­лу страстей, сеет вражду. Все крайне осложняется и тем, что в абсурдном мире идиот кажется нормой, а простая челове­ческая нормальность - идиотизмом. Так появляется идея «абсурдного человека».

Убедившись, что в мире «умственных игр», опутывающих жизнь и диктующих ей свою логику, существование абсурд­но, отчаявшийся человек приходит к самоубийству. Эта идея нашла воплощение в образе Кириллова, героя «Бесов» (1871- 1872). Речь идет не о мщении, а о самоубийстве как личном бунте и единственно возможном акте свободы: «Я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою». К логике смерти, логике самоубийцы им прибавляется необы­чайное личностное притязание: он хочет убить себя, чтобы стать богом. Кириллов чувствует, что бог необходим, а пото­му - Он должен быть. Но он знает, что Его нет и быть не мо­жет. Как считает А. Камю, рассуждение Кириллова класси­чески ясное: «Если бога нет, Кириллов - бог. Если бога нет, Кириллов должен убить себя, чтобы стать богом. Следователь­но, Кириллов должен убить себя, чтобы стать богом »". Но в чем смысл этого низведенного на землю божества? «Я, - говорит Кириллов, - три года искал атрибут божества моего и нашел:" атрибут божества моего - Своеволие!» Теперь понятен смысл предпосылки Кириллова: «Если бога нет, то я бог». Стать богом - значит стать свободным, не служить никому. Если бога нет - все зависит от нас самих, значит, мы - боги.

Но зачем самоубийство, если все так понятно? Ответ доста­точно прост: если осознал свое человекобожие, ты «будешь жить в самой главной славе». Но люди-то не поймут твое «если» и будут жить, как и раньше, «слепыми надеждами» на бога. Поэтому Кириллов «педагогически» приносит себя в жертву. Главное - переступить черту. Он убежден, что нет по­смертного будущего, отсюда - «тоска и своеволие». Но с его смертью земля осветится человеческой славой. Не отчаяние, а любовь к себе и другим движет им. К какому выводу прихо­дит сам Достоевский? «Без убеждения же в своем бессмертии связи человека с землей порываются, становятся тоньше, гни­лее, а потеря высшего смысла жизни (ощущаемая хотя бы лишь в виде самой бессознательной тоски) несомненно ведет за собой самоубийство» 1 .

Совершенно иной круг вопросов в этом романе связан с про­блемой общественных течений, появляющихся время от вре­мени в истории и предлагающих свои методы решения взаи­моотношений человека и общества, их взаимного «осчастливливания». Достоевский не приемлет революцию за ее «бесовство», нигилизм, за которыми скрываются если не ум­ственная ограниченность, то жажда власти для одних, мода для других. О «голом нигилизме» Достоевский говорит в 1873 г.: «Прежде, например, слова: «Я ничего не понимаю», означали только глупость произносившего их; теперь же при­носят всякую честь. Стоит лишь произнести с открытым ви­дом и с гордостью: «Я не понимаю религии, и ничего не пони­маю в России, я ровно ничего не понимаю в искусстве» - и вы тотчас же ставите себя на отменную высоту. И это особенно выгодно, если вы в самом деле ничего не понимаете». «Голые нигилисты» особенно любят обличать то, о чем они не имеют представления. Именно их словами говорит у Достоевского детский нигилист Коля Красоткин в «Братьях Карамазовых»:

«Согласитесь, что медицина подлость, Карамазов».

«Бесовство», по Достоевскому, начинается с безобидного вроде бы конформизма: «Умалчивая о своих убеждениях, они охотно и с яростью будут поддакивать тому, чему просто не верят, над чем втихомолку смеются - и все это из-за того только, что оно в моде, в ходу, установлено столпами, авторитета­ми. А как можно пойти против авторитетов!» Взгляды конфор­миста меняются в зависимости от смены авторитетов. У пред­ставителей голого нигилизма есть лишь одно убеждение, что не может быть вообще никакого собственного убеждения.

«Бесовство» гнездится там, где нет христианских критериев для различия добра и зла, где «потерявшие нитку» люди пере­страиваются и действуют в зависимости от прихотливости нату­ры, невнятных «прогрессивных» убеждений, общественного мнения, меняющихся обстоятельств. «Слушайте, - оглашает заговорщикам свои проницательные расчеты Петр Верховенс-кий, - я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтобы испытать ощущение, наши... Прокурор, трепе­щущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Адми­нистраторы, литераторы, о, наших много, и сами того не знают». К «нашим» относятся и «хохотуны заезжие путешественники, поэты с направлением из столицы, поэты взамен направления и таланта в поддевках и смазных сапогах, майоры и полковники, смеющиеся над бессмысленностью своего звания и за лишний рубль готовые тотчас же снять шпагу и улизнуть в писаря на же­лезную дорогу; генералы, перебежавшие в адвокаты, развитые посредники, развивающиеся купчики, бесчисленные семинари­сты, женщины, изображающие собою женский вопрос...».

Осознавая трагическую оторванность от высших ценностей людей, заблудившихся в тупиках своего времени (утопиях, не­осмысленных подражаниях, насильственных переменах), Вер-ховенский-старший перед самой смертью открывает бесспорную для себя и для Достоевского, остающуюся всегда верной исти­ну: «Весь закон бытия человечества лишь в том, чтобы человек всегда мог преклониться перед безмерно великим. Если лишить людей безмерно великого, то не станут они жить и умрут в отча­янии. Безмерное и бесконечное так же необходимо человеку, как и та малая планета, на которой он обитает ».

«Братья Карамазовы» (1879-1880) - последнее слово пи­сателя, вывод и венец творчества, где подняты все те же воп­росы судьбы человека: утраты и обретения смысла жизни, веры и неверия, его свободы, страха, тоски и страдания. Роман с почти детективной интригой становится самым философским романом Достоевского. Произведение представляет собой син­тез сокровеннейших ценностей духовной истории Европы, поэтому оно является своеобразным трактатом по философии культуры. Евангелие и Шекспир, Гете и Пушкин - цитаты из них конкретизируют ту «божественную» гармонию, на ко­торую в полемике «за» и «против» ссылаются главные герои. Их духовная жизнь неизмеримо сложней, чем возможные объяснения; хотя сами герои также пытаются понять себя и остальных, истина так и остается до конца невыясненной - в этом свидетельство и признание бесконечного богатства суще­ствующего мира человека.

Проблема Карамазова может быть сформулирована в виде вопросов: 1. Должен ли я жить для целей, лежащих вне круга моих интересов, или только для чисто личных целей? 2. Если счастье будущих поколений покупается несчастьем настояще­го, то какова нравственная цена прогресса? 3. Стоит ли буду­щее счастье человечества жертв с моей стороны, не превраща­емся ли мы в кариатиды, поддерживающие балкон, на котором танцевать будут другие?

Вопрос, который задает Иван: «быть или не быть», стоит ли жить вообще, а если жить - для себя или для других? - ставит всякая мыслящая личность. Карамазов не думает, что следовало жить для других, потому что прогресс человечества вещь сомнительная, да и не может считаться вознаграждени­ем за муки невинных страдальцев. Но он думает, что можно жить «для клейких листочков и голубого неба». Главное в че­ловеке Достоевского - привязанность к жизни (в отрицатель­ном смысле это также руководило Кирилловым). Жажда жиз­ни - изначальное и основное. Лучше всего это выразил И.Карамазов: «Порази меня хоть все ужасы человеческого ра­зочарования - а я все-таки захочу жить, и уж как припал бы к этому кубку, то не оторвусь от него, пока его весь не выпью!.. Жить хочется, и я живу, хотя бы вопреки логике...Тут не ум, не логика, тут нутром, тут чревом любишь...». Но и любя жизнь «больше, чем смысл ее», человек не согласен жить без смысла. У него хватает силы во имя принципа, своего «верую», лишить себя драгоценной жизни.

Разгадывая «тайну и загадку» человека, Достоевский уви­дел, что человек - это такая «широта», где все противоречия сошлись и не просто борются, но в каждый момент времени рождают все новые его проявления.

Из жажды жизни берет начало крайний индивидуализм. Стремясь сохранить себя, человек отгораживается от мира и честно говорит: «Когда б меня спросили, провалиться миру или мне пить чаю, я бы ответил - пусть мир провалится, по мне лишь бы всегда пить чай». Однако вопреки инстинкту себя­любия, погрязший во грехе человек Достоевского жаждет бли­зости с другим, протягивает ему руку. Осознание собственной нестабильности, слабость заставляет его искать встречи с дру­гим человеком, рождает потребность идеала. Душа человека не только болеет всеми пороками мира, но и приносит себя в жертву за других. Способность к самопожертвованию есть высшее проявление ценности человеческого в обездушенном мире. Таким образом, формула Достоевского «широк человек» означает, что кантовский «чистый», разум годится для ула­живания взаимодействий человека с миром только в теории, но не годится в качестве механизма регуляции реальных че­ловеческих взаимоотношений.

Синтезом религиозно-философского видения является не­большая главка «Великий Инквизитор» в романе «Братья Ка­рамазовы». В этой «поэме» Христос приходит на землю спус­тя 15 веков после того как, пророк Его написал «Се гряду скоро». Великий Инквизитор, узнав Его, приказывает арес­товать и в ту же ночь приходит в темницу. В диалоге с Хрис­том, точнее в монологе (Христос молчит). Великий Инквизи­тор обвиняет Его в том, что Он совершил ошибку, взвалив на плечи людей непосильное бремя свободы, которая приносит одни страдания. Человек, считает Великий Инквизитор, слиш­ком слаб, вместо заповеданного идеала Богочеловека он стре­мится к материальным благам, к вседозволенности, власти, чтобы иметь все «здесь и сейчас». Стремление «иметь все сра­зу» вызывает страстное желание чуда, колдовства, с которым связаны ересь, безбожие как осуществление вседозволеннос­ти. Свободу проявления человеческого в этом мире сам чело­век ошибочно и по причине «слабости и подлости» своей по­нимает как абсолютное своеволие. Начинается это с того, что вначале люди подобны «детям, взбунтовавшимся в классе и выгнавшим учителя», но заканчивается «антропофагией», лю­доедством. Поэтому несовершенное человечество нуждается не в заповеданной Христом свободе. Ему нужны «чудо, тайна, ав­торитет». Это понимают немногие. Великий Инквизитор при­надлежит к тем, кто прозрел глубинную истину большинства. Жажда необыкновенного, чуда, все и всех возвышающий об­ман скрывают то,что на самом деле руководит человеком:« перед кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться в бесспорный общий и согласный муравейник»".

Избранные (в устах Инквизитора - «мы») отвергли учение Христа, но взяли Его имя как знамя, лозунг, как приманку «наградой небесною и вечною» и несут массе столь желаемые ею чудо, тайну, авторитет, избавляя тем самым от смятения духа, мучительных размышлений и сомнений взамен счастья растительного существования, которое как «детское счастье слаще всякого».

Христос все это понимает. Он видит торжество безличнос­ти. Молча выслушав Инквизитора, он также молча поцеловал его. «Вот и весь ответ. Старик вздрагивает... он идет к двери, отворяет ее и говорит Ему: «Ступай и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда»... Пленник уходит» 2 .

Вопрос, который возникает, - это отношение «Легенды» к взглядам самого Достоевского. Диапазон существующих от­ветов - от мнения, что Великий Инквизитор это сам Достоев­ский (В.В.Розанов), до утверждений, что в «Легенде» выраже­но то отвращение, которое Достоевский испытал к католичес­кой церкви, использующей имя Христа в качестве инструмента для манипуляции сознанием человека 3 .

Ключевой фразой, помогающей приблизиться к пониманию смысла притчи, являются слова Инквизитора: «Мы (т.е. цер­ковь - авт.} давно уже не с тобой, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад мы взяли от него то, что Ты с негодо­ванием отверг, тот последний дар, который он определил Тебе, показав Тебе (речь идет об искушениях Христа дьяволом - авт.) все царства земные: мы взяли от него Рим и меч Кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести дело к полному окончанию» 4 . То есть уже восемь веков назад утвердились « цари земные » Рима (католического мира) и Кесаря (восточного христианства), хотя и не успевшие еще (значит, не все потеряно) завершить строи­тельство «земного царства». Чтобы понять нюансы писательс­кой мысли, следует напомнить, что христианство изначально говорит о двух царствах - земном и небесном. Однако оно ни­когда не отрицало мир материальный, социальный, мир общественных установлений. Смысл явления Христа, церкви (цар­ства не от мира сего) как организации истинно человеческой в этом падшем мире - в развенчивании своеволия, гордыни, «греховности» человека, ограниченности его же установлений (существующих социальных отношений), в неприятии абсолю­тизма государства и социальности, если они подавляют челове­ка, искажают его «божественную природу». Христианство от­крывает миру, что есть только две священные ценности -Бог и человек, которому заповедано подняться над своей « падшей», вожделеющей природой. Все остальное - и государство тоже как «царство земное» - неполно, несущественно, ограничен­но, т.к. мешает раскрытию человеческого (идеального, «боже­ственного») в человеке. Отсюда постулатом христианства явля­ется не слияние церкви с государством, а, напротив,их различие. Ибо христианское государство лишь в той мере хрис­тианское, в какой оно не претендует быть всем для человека.

На деле к VIII веку произошло иное. Как утверждают бого­словы и историки церкви, уже с VI века в христианстве суще­ствовали два взаимоисключающих учения о церкви. Римские епископы свои формальные права первенства, традиции «пред­седательства любви» толкуют все более юридически. В конце VII века в Риме складывается совершенно определенное пони­мание папства. Имперское сознание римских пап, мистика папской догматики завершается тем, что к VIII веку папа ста­новится живым воплощением полноты божьего совершенства, т.е. «царем земным».

На Востоке к концу VII века церковь встроилась в государ­ство и произошло также «сужение» христианского самосозна­ния, «сужение исторического горизонта церкви» 1 . Идея рим­ского правового юридизма, которая всегда владела умами византийских императоров, привела к тому, что с «Кодекса Юстиниана» (529 г.) тонкому организму церкви, принявшей объятия государства, пришлось «похрустывать» в этих объя-тьях. «Мечта о священном царстве на долгие века стала меч­той и церкви». Так в Риме и в Византии царство земное побе­дило мир богочеловеческого совершенства. Победило то, что шло от человеческого своеволия, несовершенства, греховнос­ти. Но если «цари земные», по словам Достоевского, еще не

Прот. Александр Шмеман. Исторический путь христианства. М., 1993. успели привести «дело к полному окончанию», значит, где-то брезжит свет выхода. По Достоевскому, теперь логика падше­го, ограниченного мира, погрязшего во зле, и мира истинно-человеческого, который так полюбил Бог, что отдал Сына Сво­его, сталкиваются в сознании человека, внося в него напряжение. Конфликт перенесен вглубь, он становится реаль­ностью сознания, проблемой свободы «внутреннего человека», его мысли, разума, воли, совести. Так появляется «подполь­ный человек», стоящий на распутье: каждый его шаг обуслов­ливает либо блаженство, либо муки, спасение или гибель. Со­тканный из самолюбия и ненависти к себе, гордости за свое человеческое и самооплевания, мучительства и самоистяза­ния, этот человек в неразрешимых противоречиях, которые он пытается свести к одному принципу, ищет выхода из этого противоречия. Однако, как показывает Достоевский, челове­ческое бытие, ставшее реальностью, нельзя свести ни к «чис­тому», ни к «практическому» разуму. Человеческое сознание есть жизненная, реальная «критика критики» чистого разу­ма и морали. Кропотливое самонаблюдение, самоанализ при­водит к выводу, что все сводится к противоречиям разума, шире - сознания и воли: воля отрицает сознание и, в свою оче­редь, отрицается сознанием. Сознание внушает человеку то, что решительно не принимает воля, а воля стремится к тому, что кажется бессмысленным сознанию. Но ведь это вечная ан­тиномия «внутреннего человека», знакомая каждому.

Как бы ни поступил человек, это не похоже на то, что внут­ри него, и ничего общего с этим последним не имеет. Значит, максима его физического действия всегда будет отставать от максимы его внутреннего, сокровенного. Возможно ли в по­добной ситуации разрешение внутренних проблем чудом, тай­ной, авторитетом, на чем настаивал Инквизитор?

«Да» - как предельный случай легковерия, прикрытого верой в ритуалы, обряды, в предлагаемые кем-то «готовые» ответы на свои смысложизненные вопросы. Достоевский как раз и показывает: если призыв христианства сводится лишь к требованиям порядка, основанного на подчинении авторите­там, чуду, тайне, то человек отдаляется от самого себя, осво­бождается от дара свободы и забывает о своей сущности, ра­створяясь в «муравьиноподобной массе».

«Нет», поскольку интуиция христианской мысли («насто­ящего, совершенного христианства») говорит об ином: существует определенный разрыв между личной и общественной жизнью, «внутренним» и «внешним» миром. Конфликт меж­ду ними говорит не только о том, что несовершенно общество, но несовершенен человек в самом себе, что зло есть не безли­кая природа, что источник зла - он сам. Поэтому же к истин­ной сущности нравственного в человеке относится все то, что стоит выше его самого и вообще находится «по ту сторону стра­стей». Не случайно самопознание, самоочищение, переживае­мое «со слезами на глазах» Достоевский называл «скорым под­вигом». Это становится понятно, если вспомнить сцену появления Христа в «Великом Инквизиторе». «Народ плачет и целует землю, по которой идет Он. Дети бросают перед Ним цветы, поют и вопиют Ему «Осанна!» Но проходит мимо инк­визитор и среди гробового молчания арестовывает Его».

Если бы Христос был политическим вождем, он бы сразу воспользовался вдохновением, преданностью, всеобщим энту­зиазмом толпы, чтобы она привела другие массы. Но кого дру­гих? Тех, с кем не было никаких отношений, не было отноше­ний на началах человеческой любви, дружбы? «Человек, Иисус Христос» (Рим. 5, 15) этого не делает. У Него нет никакой по­литической, экономической «приманки», в которой так нуж­дается обычный разум. Он может предложить людям только крестный путь свободы, которая погружает человека с головой в страдания. Пока, говорит Достоевский, Христа поняли «лишь избранники», а большинство его приняло «внешне» как чудот­ворца и гаранта вечной жизни после смерти.

По мысли Достоевского, у каждого должна быть своя лич­ная встреча с Человеком, встреча с мерой собственной чело­вечности. И только тогда станет явной ошибка обычного разу­ма, судящего по внешнему соблюдению нравственных норм. Христианин не тот, кто вопиет «Осанна!», кто судит по нрав­ственной «видимости», но тот, кто провозглашает Человека Христа, человеческое, не имеющее иных целей в этом мире, кроме утверждения себя же.

«Атеисты, отрицающие Бога и будущую жизнь, - писал Достоевский, - ужасно наклонны представлять все это в че-" ловеческом виде, тем и грешат. Натура Бога прямо противо­положна натуре человека. Человек, по великому результату науки, идет от многоразличия к Синтезу, от фактов к обобще­нию их и познанию. А натура Бога другая. Это полный синтез всего бытия (вечно), саморассматривающий себя в многоразличии, в Анализе» 1 . Бог в понимании Достоевского - полно­та мира, общие принципы мира, проявляющие себя в частно­стях, в многообразии человеческого. «Всякая нравственность выходит из религии, ибо религия есть только формулы нрав­ственности» 2 . Поэтому заповеди Бога - не набор категоричес­ких императивов, но призыв нравственности в лице Христа - к человеку. Христос в «Великом Инквизиторе» есть сущность и полнота свободы человеческого мира. В «настоящем хрис­тианстве» поклонение Христу и человеку - одно и то же. Хри­стос своим появлением в полном молчании обращается к каж­дому, требуя однозначного ответа о смысле собственного бытия, жизненной программы. Достоевский как бы «проиг­рывает» в своих произведениях альтернативные возможнос­ти сознания, вынужденного выбирать себя в ответ на вопро-шания бытия. Интуиция писателя опережает современную ему западную философию.

Достоевский убедительно показывает, что человек не есть совокупность того, что в нем уже есть. Напротив, человек есть то, чем он может стать усилием собственного сознания и воли. Именно поэтому Великий Инквизитор, «цари земные», по Достоевскому, и не успели еще довести «дело к полному окон­чанию» . Это и является лучшим свидетельством развивающе­гося качества человеческого самосознания. Для Достоевского заповедь «возлюби ближнего» со всей очевидностью в «земном царстве» трансформировалась в эгоизм человека, стремяще­гося к подчинению, обладанию, манипулированию другими. Поэтому вместо старой морали долга и любви у него на пер­вый план выходят свобода человека и сострадание к нему. До­стоевский далек от проблем свободы в политическом, обще­ственном плане, праве поступать как хочется. Он далек от понимания свободы как познанной необходимости. Такая сво­бода рождает мораль «муравейника» и мораль «земных царств», законом необходимости обосновывающих каждая свою «правду».

Подлинная жизнь человеческого сознания для Достоевско­го осуществляется в пространстве его свободы. Здесь челове­ка поддерживают идеалы христианской духовности, «великодушия», личная ответственность каждого и осознание каждым собственного несовершенства. Свобода как призвание быть человеком только и заставляет в другом почувствовать со-че-ловека, заставляет выйти из собственной замкнутости в мир социальности для того, чтобы быть собой - человеком. На этом пути человека ожидает страдание. Оно не безвинно, но связано со злом как проявлением несовершенства человечес­кой свободы. По мысли Достоевского, путь свободы - путь страданий каждого. Так появляется еще один из основных мотивов творчества - человеческое сострадание, без которо­го невозможно историческое творчество. Достоевский поража­ет мыслью, которая в чем-то превосходит категорический им­ператив морали долга - «всяк перед всеми и за всех виноват».

Человек оказывается на грани разрыва между своим вы­нужденно-житейским путем и истиной, которая в нем тлеет. Этот разрыв заполняется обостренной внутренней деятельно­стью, которую можно назвать «христианским практическим сознанием». Задача его - возродить в человеке человеческое. Речь у Достоевского идет о процессуальной содержательности христианской заповеди смирения. В «Речи о Пушкине», про­изнесенной в конце жизни, Достоевский призывает: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве».

Смирение у Достоевского не психологическая категория, означающая бессилие, безропотность, собственное умаление, ощущение ничтожества перед другими. В смирении Достоевс­кого есть призыв: «и прежде всего потрудись на родной ниве». Само смирение человека (как оно понимается в святоотечес-ком богословии) уже дерзновение и источник действий, при­нятие на себя всей полноты ответственности, а не проявление слабости. Так в творчестве Достоевского сходятся религиоз­ные и философские взгляды на человека. Однако это не рели­гиозная философия, интеллектуально развивающая христи­анские истины, и не богословие, питающееся Откровением. Мысли Достоевского - мысли гения, оказывающегося способ­ным подняться над собственным страданием, ощутившим свою связь с общечеловеческим страданием и взявшим на себя страшное бремя сострадания.

Началом смирения, к которому призывает Достоевский, яв­ляется честность по отношению к себе самому. Это знание сво­их возможностей и ограниченности и мужественное принятие себя таким, каким я есть. Смириться - значит увидеть в себе и другом испорченную икону Человека Христа и пытаться сохра­нить в себе как священную заповедь неповрежденный остаток Человека. Ибо несоблюдение этого ведет к разрушению того, что во мне и других есть человеческого, божественного, святого. Смирение дает возможность сохранить верность себе, истине вопреки «очевидной» и безнадежной реальности. Смирение как самокритика разума, ориентированная на самоуглубление и са­мопознание, есть гибкость духа. С него-то и начинается подвиж­ничество, к которому призывал Достоевский, раскрывающее себя в служении, ответственности, жертвенности. Темы «чело­вечности человека», «всечеловечности» русского народа стано­вятся лейтмотивом русской религиозной философии.

РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ: Достоевский

7. Ф.М. Достоевский

Огромное место в истории русской и мировой философской мысли занимает великий писатель-гуманист, гениальный мыслитель Федор Михайлович Достоевский (1821-1881). В своих общественно-политических исканиях Достоевский пережил несколько периодов. После увлечения идеями утопического социализма (участие в кружке петрашевцев) произошел перелом, связанный с усвоением им религиозно-нравственных идей. Начиная с 60-х гг. он исповедовал идеи почвенничества, для которого была характерна религиозная ориентированность философского осмысления судеб русской истории. С этой точки зрения вся история человечества представала как история борьбы за торжество христианства. Самобытный путь России в этом движении заключался в том, что на долю русского народа выпала мессианская роль носителя высшей духовной истины. Он призван спасти человечество через «новые формы жизни, искусства» благодаря широте его «нравственного захвата». Характеризуя этот существенный срез в мировоззрении Достоевского, Вл. Соловьев пишет, что положительный общественный взгляд еще не был вполне ясен уму Достоевского по возвращении из Сибири. Но три истины в этом деле «были для него совершенно ясны: он понял прежде всего, что отдельные лица, хотя бы и лучшие люди, не имеют права насиловать общество во имя своего личного превосходства; он понял также, что общественная правда не выдумывается отдельными умами, а коренится во всенародном чувстве, и, наконец, он понял, что эта правда имеет значение религиозное и необходимо связана с верой Христовой, с идеалом Христа». У Достоевского, как отмечают его исследователи, в частности Я.Э. Голосовкер, было «исступленное чувство личности». Он и через Ф. Шиллера, и непосредственно остро чувствовал нечто глубинное у И. Канта: они как бы слиянны в осмыслении христианской этики. Достоевского, как и Канта, тревожило «лжеслужение Богу» католической церковью. Эти мыслители сходились в том, что религия Христа является воплощением высшего нравственного идеала личности. Все называют шедевром легенду Достоевского «О Великом Инквизиторе», сюжет которой восходит к жестоким временам инквизиции (Иван Карамазов фантазирует, что было бы, если бы Христос сошел на Землю, — его распяли бы и сожгли бы сотни еретиков)

Достоевский — один из самых типичных выразителей тех начал, которые призваны стать основанием нашей своеобразной национальной нравственной философии. Он был искателем искры Божией во всех людях, даже дурных и преступных. Миролюбие и кротость, любовь к идеальному и открытие образа Божия даже под покровом временной мерзости и позора — вот идеал этого великого мыслителя, который был тончайшим психологом-художником. Достоевский делал упор на «русское решение» социальных проблем, связанное с отрицанием революционных методов общественной борьбы, с разработкой темы об особом историческом призвании России, способной объединить народы на основе христианского братства
[Писатель, лауреат Нобелевской премии Генрих Бёлль говорил, что произведения Достоевского, прежде всего такие, как «Бесы» и «Идиот», сохраняли для него неизменную актуальность. «Бесы» — не только потому, что описание убийства Шатова он не мог забыть с 1938 г., когда читал роман, но и потому, что за пережитые с тех пор 30 лет современной истории они успели стать столько же классической, сколько пророческой моделью слепого, абстрактного фанатизма политических групп и течений.].

Философские взгляды Достоевского имеют небывалую нравственно-эстетическую глубину. Для Достоевского «истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть то же добро и та же истина, телесно воплощенная в живой конкретной форме. И полное ее воплощение уже во всем есть конец и цель, и совершенство, и вот почему Достоевский говорил, что красота спасет мир». В понимании человека Достоевский выступал как мыслитель экзистенциально-религиозного плана, пытающийся через призму индивидуальной человеческой жизни решить «последние вопросы» бытия. Он развивал специфическую диалектику идеи и живой жизни, при этом идея для него обладает бытийно-энергийной силой, и в конце концов живая жизнь человека есть не что иное, как воплощение, реализация идеи («идееносные герои» романов Достоевского). Сильные религиозные мотивы в философском творчестве Достоевского противоречивым образом иногда сочетались с отчасти даже богоборческими мотивами и религиозными сомнениями. В области философии Достоевский был скорее великим прозорливцем, нежели строго логичным и последовательным мыслителем. Он оказал сильное влияние на религиозно-экзистенциальное направление в русской философии начала XX в., а также стимулировал развитие экзистенциальной и персоналистской философии на Западе.
>
>
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ: содержание:

АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
1. От мифа к Логосу
2. Милетская школа: Фалес, Анаксимандр и Анаксимен
3. О семи мудрецах
4. Пифагор и его школа
5. Гераклит Эфесский
6. Элейская школа: Ксенофан, Парменид, Зенон
7.

Реферат по философии

Философские взгляды Ф.М.Достоевского


Федор Михайлович Достоевский – великий русский писатель, христианский мыслительи публицист. Н.Бердяев пишет в работе “Миросозерцание Достоевского”, что Достоевскийоткрыл новый духовный мир, вернул человеку его духовную глубину.

Родился Федор Достоевский в 1821 году в семье штаб-лекаря Михаила АндреевичаДостоевского и Мария Федоровны, урожденной Нечаевой, дочери московского купца третьейгильдии. С 1831 года Достоевские – владельцы села Дарового и деревни Черемошны вТульской губернии. Будущий писатель получил неплохое домашнее образование: с раннихлет знает Евангелие, осваивает французский и латинский языки, знакомится с классическойевропейской и русской литературой – произведениями Жуковского, Карамзина, ВальтераСкотта, Шиллера, знает наизусть почти всего Пушкина, прочитывает Гомера, Шекспира,Сервантеса, Гете, Гюго, Гоголя. В 1834 году он поступает в пансион Чермака, в которомпреподавали лучшие педагоги Москвы, изучались древние языки и античная литература.

В 1838 году Федор Достоевский переезжает в Петербург для поступления в Инженерноеучилище. В 1839 году умирает его отец (есть подозрение, что он был убит его крепостнымикрестьянами). Потрясение, связанное с известием о смерти отца, явилось причинойпервого эпилептического припадка Достоевского.

В годы учения в училище начинаются опыты литературного творчества, в 1841году пишутся оставшиеся неизвестными драмы “Мария Стюарт” и “Борис Годунов” – знакизучения Шиллера и Пушкина. Достоевский занимается переводами романов Бальзака иЖорж Санд. Во время учебы живет очень бедно. Получая из дома значительные суммы,довольно беспорядочно их тратит, снова залезая в долги. Вообще денежные проблемывсю жизнь преследовали писателя. Лишь брак с Анной Григорьевной Сниткиной в 1867году (вторая жена Достоевского), взявшей на себя устройство его издательских дели отношений с кредиторами, ослабил напор этих проблем.

В 1843 году заканчивается учеба в училище и начинается служба в инженерномкорпусе при Санкт-Петербургской инженерной команде. В феврале 1844 года Достоевскийотказывается от наследственных прав на владение землей и крестьянами в обмен нанебольшую, единовременно выплаченную сумму денег, в октябре того же года выходитв отставку.

В ноябре 1844 года написана повесть “Бедные люди”. Через Д.В.Григоровича повестьпопадает к Н.А.Некрасову, который, за ночь прочитав ее, едет вместе с Григоровичемоколо четырех утра знакомиться с автором. Повесть читает В.Г.Белинский и тоже приходитот нее в восторг. В 1845 году повесть публикуется в “Петербургском сборнике”, онаприносит Достоевскому славу “второго Гоголя”. Однако следующие его повести и рассказы:“Двойник”, “Господин Прохарчин”, “Хозяйка” – вызывают недоумение и досаду тех, ктоим недавно так восхищался. Творчество Достоевского все менее укладывается в рамкиреалистической натуральной школы с ее критикой социальной действительности и любовьюк “маленькому человеку”.

В 1847 году Достоевский начинает посещать кружок М.В.Буташевича-Петрашевского,на котором обсуждались планы преобразований в России на основе идей французскогоутопического социалиста Шарля Фурье. В апреле 1849 года членов кружка, в том числеи Достоевского, арестовывают и помещают в Петропавловскую крепость. В декабре 1849года осужденных привозят на Семеновский плац, имитируют приготовления к смертнойказни и в последний момент сообщают царскую милость о замене казни каторгой и последующейссылкой. Свои переживания перед казнью Достоевский через много лет отразит в романе“Идиот”. Достоевский отбывает 4 года в Омской каторжной тюрьме, после чего до 1859года служит сначала солдатом, а затем унтер-офицером и прапорщиком в Семипалатинске.В 1859 году получает дозволение вернуться в Россию с проживанием в Твери, вскореи это ограничение было снято, и Достоевский в возрасте 38 лет, наконец, возвращаетсяв Петербург.

С этого времени начинается второй период творчества Достоевского, принесшийему мировую известность и славу. В начале 60-х годов выходят “Записки из Мертвогодома”, отразившие опыт жизни на каторге, а также роман “Униженные и оскорбленные”.В 62-63 годах Достоевский выезжает заграницу, после чего публикует “Зимние заметкио летних впечатлениях”, посвященные его встрече с европейской цивилизацией в еебуржуазной реальности.

В 1864 году выходят “Записки из подполья”, исповедальная по форме работа;в ней намечается та диалектика свободы и своеволия, которая будет развернута в последующихроманах: “Преступление и наказание” (1865-66), “Идиот” (1867-68), “Бесы” (1870-73),“Подросток” (1874-75), “Братья Карамазовы” (1878-80).

Достоевский не только писатель, но с1861 по 1874 годы редактор литературно-публицистическихжурналов “Время”, “Эпоха”, “Гражданин”. Он создатель “Дневников писателя”, выходившихв 70-е и 80-й годы, – особого литературного жанра, соединившего публицистику назлобу дня с художественными произведениями. Именно в “Дневниках писателя” были помещенырассказы “Кроткая” и “Сон смешного человека”.

Умер Ф.М.Достоевский в январе 1881 года и был похоронен на Тихвинском кладбищеАлександро-Невской лавры по соседству с могилами Карамзина и Жуковского.

В изложении философской проблематики творчества Достоевского мы будем опиратьсяна работы М.М.Бахтина, Н.А.Бердяева, Б.П.Вышеславцева.

Общей темой произведений Достоевского является человеческая свобода. Здесьон совершает шаг вперед по сравнению с классической европейской философией. В последнейсвобода (например, в философии И.Канта) рассматривалась, с одной стороны, как поведение,неподвластное природной причинной необходимости, но, с другой стороны, отождествляласьс сознательным подчинением нравственному долгу. В качестве природного и социальногосущества человек, конечно, следует своим эгоистическим, в том числе классово-групповыминтересам, стремится к личному счастью и к выгоде. В то же время человек способенв своем поведении исходить из всеобщих нравственных законов, и в этой своей способностиследовать нравственным законам вопреки своей природной и социальной обусловленностичеловек выступает как свободное существо.

Таким образом, свобода сводилась к другому виду необходимости – не природной,но нравственной. Не случайно классическая философия явилась источником социалистическихтеорий, согласно которым конечная цель исторического прогресса состоит в построениина началах разума общественных отношений, при которых все люди необходимо были быдобрыми и нравственными.

Согласно Достоевскому, человеческая свобода, чтобы остаться именно свободой,а не еще одним видом необходимости, неизбежно должна включать свободу произвола,чистого каприза, иррационального “глупого хотенья” (“Записки из подполья”) не толькопо отношению к причинным закономерностям, но и по отношению к нравственным ценностям.Эта возможность произвола есть условие того, чтобы нравственный выбор был не принудительным,но действительно свободным. Только в этом случае личность несет ответственностьза свое поведение, что, собственно, и означает быть личностью. Таким образом, исходнойформой свободы выступает чистое самовластие человеческого Я. И лишь над этой первичнойсвободой возвышается другая – высшая свобода, совпадающая с сознательным подчинениемнравственному долгу.

Здесь возникает напряженная антиномия, которую не знает классическая философия:человеческая свобода должна быть подчинена нравственным ценностям (тезис), и человеческаясвобода должна включать возможность произвола по отношению к нравственным ценностям(антитезис). Противоречивый характер человеческой свободы открывает возможностьвосстания личности, которая не хочет быть средством даже по отношению к так называемымвысшим ценностям, она хочет быть целью самой для себя, совершенно отбрасывающейвсякое принудительное, извне идущее долженствование. Опыт такого восстания, опытсвоеволия и показывает Достоевский в своих романах. Он берет человека, отпущенногона свободу, и исследует судьбу его в свободе.

Путь человека на свободе начинается с крайнего индивидуализма и бунта противвнешнего миропорядка. Выясняется, что природа человека полярна и иррациональна.Человек отнюдь не стремится именно к выгоде, в своем своеволии он сплошь и рядомпредпочитает страдание. Свобода выше благополучия. Эта безмерная свобода мучит человека,влечет его к гибели. И человек дорожит этой мукой и этой гибелью.

Подпольный человек отвергает всякую рациональную, заранее продуманную организациювсеобщей гармонии и благополучия. Он уверен, что даже в случае построения в будущемтакого общества обязательно появится какой-нибудь джентльмен с неблагородной и насмешливойфизиономией и предложит столкнуть ногой все это благоразумие единственно с целью,“чтоб нам опять по своей глупой воле пожить”. И он непременно найдет последователей.Человек так устроен, что “всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так,как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно ипротив собственной выгоды, а иногда и положительно должно”. “Ведь это глупейшее,ведь этот свой каприз, и в самом деле, господа, … может быть выгоднее всех выгод,даже и в таком случае, если приносит нам явный вред и противоречит самым здравымзаключениям нашего рассудка о выгодах, - потому что во всяком случае сохраняет нам самое главноеи самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность”. Человек “свои фантастическиемечты, свою пошлейшую глупость пожелает удержать за собой, единственно для того,чтобы самому себе подтвердить (точно это так уж необходимо), что люди все еще люди,а не фортепьянные клавиши…”.

Человеческая природа никогда не может быть рационализирована, всегда остаетсянекий иррациональный остаток, и в нем – источник жизни. И в обществе всегда присутствуетиррациональное начало, и человеческая свобода, которая стремится, чтобы “по своейглупой воле пожить”, не допустит превращения общества в муравейник. Здесь обнаруживаетсяу Достоевского обостренное чувство личности и глубокое недоверие к любому окончательномуустроению человеческой судьбы.

В то же время Достоевский открывает трагическую диалектику свободы. Оказывается,в своеволии, в конечном счете, истребляется свобода и отрицается сам человек. РодионРаскольников в “Преступлении и наказании” испытывает границы собственной природы,человеческой природы вообще. Он думает, что все можно, и хочет испытать свое могущество.Можно ли ради блага заведомого большинства людей убить ничтожную старушонку-процентщицу,которая ничего, кроме зла, не причиняет людям? Этот же ход рассуждений повторитсяв “Братьях Карамазовых” относительно Карамазова-отца – “Зачем живет такой человек?”.Но обнаруживается, что не все дозволено, потому что природа человека сотворена пообразу и подобию Божьему и всякий, даже самый зловредный из людей, имеет безусловноезначение и безусловную ценность. И когда человек в своем своеволии истребляет другогочеловека, решая сам быть высшим судией, он истребляет самого себя, перестает бытьчеловеком, теряет человеческий образ. Происходит распад личности. Выясняется, чтолюбая конкретная человеческая жизнь стоит больше, чем облагодетельствование будущегочеловечества, и никакие “возвышенные” цели не оправдывают преступного отношенияк самому последнему из ближних.

Достоевский также показывает, что человек, начинающий в своем своеволии самрешать, что есть добро и что есть зло, как раз перестает быть свободной личностьюи становится ведомым как бы посторонней силой. Так, Родион Раскольников превращаетсяв пленника собственной “идеи”, его поведение, несмотря на все внутренние борения,в целом предсказуемо, как траектория движения механического тела в поле тяготения.Люди, выбравшие своеволие, сами превращаются в объект использования и манипулирования.Кириллов, Ставрогин, Шигалев в “Бесах”, стремящиеся стать по ту сторону добра изла, используются Петром Верховенским в своих преступных комбинациях наподобие шахматныхфигур. Иван Карамазов, бунтующий против несовершенства земного мира и Бога как творцаэтого мира, становится идейным соучастником преступления Смердякова.

Опыт героев Достоевского показывает невозможность решения антиномии человеческойсвободы чисто умозрительным, рассудочным путем. Родион Раскольников, признавшисьв убийстве и попав на каторгу, остается в состоянии отчуждения от мира и окружающихего людей. Его мысль продолжает ходить по кругу прежних рассуждений о благодетеляхчеловечества, способных вынести преступление, и он страдает оттого, что не оказалсядостаточно сильным и пришел с повинной.

Он не понимает, какая сила заставила его жить, когда он стоял над рекой, ипочему он не смог ее одолеть. Достоевский пишет: “Он… не мог понять, что уж итогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своихглубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущегоперелома в жизни, будущего воскресенья его, будущего нового взгляда на жизнь”. Действительно,невозможно логически понять, что может помешать человеку как свободному существураспоряжаться своею собственной или чужой жизнью. Но то, что Раскольников не смогпокончить с собой, означает, что в самих этих вроде бы логически безупречных рассужденияхприсутствует ложь.

Раскольников выходит из состояния отчуждения через любовь к Соне. “Как этослучилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросилок ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась,и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Нототчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье;она поняла, и для нее уже не было сомнений, что он любит, бесконечно любит ее ичто настала же, наконец, эта минута...”. Таким образом, решение антиномии свободывсе-таки есть, но состоит оно в выходе за пределы навязчивых рассуждений о своейсобственной свободе и в открытии в другом человеке не объекта моей личной свободы,но бесконечной ценности.

Вершиной творчества Достоевского является знаменитая поэма о Великом Инквизиторе,которую рассказывает Иван Карамазов брату Алеше во время их беседы в трактире. Н.Бердяевпишет об изумительном художественном приеме, использованном Достоевским: говоритодин Инквизитор, Христос все время молчит, оставаясь в тени. Истина о свободе оказываетсянеизреченной, она раскрывается косвенно, через возражения против нее Великого Инквизитора.

Великий Инквизитор апеллирует к очевидным фактам по поводу человека. Свободачеловеческого духа не существует для большинства людей. Ее выдерживают лишь немногие.Христос, обременив людей непосильной свободой, поступил как бы не любя их. “Нетничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее.И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда – тывзял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что былоне по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе”.

Инквизитор упрекает Христа за то, что тот отверг три искушения умного духав пустыне – превратить камни в хлеба и накормить человечество; чудесно спастись,бросившись с храма, чтобы люди безоговорочно поверили, что Он – Сын Божий; наконец,использовав власть, насильно повести людей за собой. “Ты возжелал свободной любвичеловека, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою”. “Ты…жаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских восторговневольника перед могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но тут Ты судил о людяхслишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы бунтовщиками”. “Уважаяего менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо легчебыла бы ноша его. Он слаб и подл”. “Ты обещал им хлеб небесный, но… может ли онсравниться в глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагодарного людского племенис земным?”.

В словах Инквизитора проступает та же логика, что и в рассуждениях Раскольникова:люди делятся на немногих, выдерживающих свободу, и на подавляющее большинство тех,кто ее не выдерживает. Но теперь предлагается любить человека в его слабости. “Ичем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того, что могучие? Чемвиновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных даров? Да неужто жеи впрямь приходил ты лишь к избранным и для избранных?”.

Инквизитор становится на защиту слабосильного человечества и во имя любвик людям отнимает у них обременяющий страданиями дар свободы, чтобы взамен дать счастьеи спокойствие. “Мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ,какими они и созданы…. <…> Да, мы заставим их работать, но в свободныеот труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, сневинными плясками. О, мы разрешим им и грех, ибо они слабы и бессильны”.

Мысль Инквизитора состоит в том, чтобы из любви к слабым людям, не выдерживающимсвободы, организовать им земной рай – такое идеальное состояние, в котором человек,наконец, избавится от трагизма жизни, сомнений и мук совести. Но достигается этоценой признания духовной неполноценности и незрелости человека. Дух есть тревогаи мука, делающие человеческую жизнь проблематичной, превращающие ее в трагедию свободнойответственности и принятия решений. И не является ли это мучительное брожение всеголишь заблуждением, от которого нужно освободиться, как от ненужной и зловреднойобузы? И не состояние ли простодушного блаженства и покоя является единственнойи конечной целью человека? Таким образом, обнаруживается связь стремления осчастливитьчеловечество с презрением к нему и с уничтожением человека как духовного существа.

Так человечество распадается на меньшинство вождей, наделивших себя правомопределять добро и зло по собственному усмотрению, и подавляющее большинство, образующеепослушное стадо счастливых рабов. “Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен,если будет сделан с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим,наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. <...> И все будутсчастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими”.

Достоевский провидчески моделирует то, что реально произошло в ХХ веке. Революционеры,ради счастья людей шедшие на неслыханные жертвы – ссылки, тюрьмы, жизненную неустроенность,приходя к власти, порабощали народ еще больше, чем прежний строй. Революции, совершаемыеради освобождения угнетенных, оборачивались неслыханными диктатурами. Следовательно,какая-то подмена содержится в стройных рассуждениях Инквизитора, апеллирующего вродебы к реальному человеку, к тому человеку, каков он фактически есть. В чем же состоитэта подмена? Попробуем это сформулировать.

Люди действительно хотят быть свободными, и быть свободными действительночрезвычайно трудно. Однако из этой чрезвычайной трудности свободы совсем не обязательноследует необходимость лишения людей свободы, как считает Инквизитор. Свободе можнонаучиться, пусть через труд и страдания, но учиться ей можно лишь уже будучи свободными.Только в состоянии свободы можно научиться быть свободным. Инквизитор же из трудностисвободы делает вывод о необходимости превращения людей в счастливое стадо, но темсамым он отнимает у них саму возможность научиться быть свободными. Ложь любви Инквизиторак слабым людям состоит в том, что такая любовь приводит к увековечиванию их слабостии неспособности к свободе. Тем самым лишается смысла человеческая история, котораяи есть не что иное, как процесс овладения людьми собственной свободой.

Поразительна концовка поэмы о Великом Инквизиторе. Христос тихо целует старикав “его бескровные девяностолетние уста”, и тот его отпускает. Смысл этого поцелуязагадочен, но ясно, что в какой-то степени он перекликается с поцелуем Алешей Ивана.Алеша тоже не спорит с Иваном, но переполнен состраданием к нему за тот “ад в грудии в голове”, с которым живет Иван, объявивший бунт против Бога.

Неклассическому подходу Достоевского к проблеме человеческой свободы соответствуетновый способ изображения героев в его романах. В обычном романе образ героя строитсяавтором из совокупности объективных качеств: социального положения, физической наружности,душевного облика, психологических характеристик, и сознание героя оказывается дополнительнымэлементом к этим объективным качествам. В романах же Достоевского все качества героядаются не внешним образом, но исключительно через сознание самого героя. Мы не видим,кем является герой объективно, но видим лишь то, как он осознает себя. Например,внешний вид Девушкина в “Бедных людях” дается через то, как он сам себя видит взеркале. Даже окружающий мир дан в преломлении через восприятие самого героя: тоугнетающее изображение Петербурга, которое мы видим в “Преступлении и наказании”,определено болезненным состоянием Раскольникова.

Достоевский, по словам М.М.Бахтина, произвел как бы коперниковский переворот,превратив то, что ранее давалось твердым и завершающим авторским определением, вмомент самосознания героя. Этот переворот связан с принципиальным отказом видетьв человеке лишь предмет, который можно внешним объективным образом более или менееокончательно познать и описать. В человеке всегда есть что-то, что только он самможет открыть в свободном акте самопознания и что не поддается окончательному определению.Поэтому человек никогда не совпадает с самим собой; он, скажем так, есть всегдабольше, чем то, что он есть, и подлинная его жизнь совершается в этом несовпадениис самим собой, в выходе за пределы всего, что он есть, как вещное бытие, определимоепомимо и независимо от его воли.

Такому воспринимающему мир и самого себя сознанию героя, противящемуся любымокончательным определениям, может противостоять в качестве чего-то другого лишьмир других, равноправных с ним сознаний. Отсюда возникает особая, полифоническаяформа романов Достоевского, в которых герои выступают в виде множества самостоятельных,неслиянных голосов и сознаний, находящихся в диалогических личностно-нравственныхотношениях. Сам автор уже не является по отношению к ним верховным носителем объективнойи абсолютной истины, но становится участником равноправного диалога наряду со своимигероями. При этом предполагается, что истина принципиально невыразима в пределаходного сознания, но порождается в точке соприкосновения двух или нескольких сознаний.Здесь уместна аналогия с платоновскими диалогами, в которых собеседники, обсуждаяприроду прекрасного, справедливости, добра, не открывают истину как нечто до этогоразговора существующее “в себе”, хотя пока и неизвестное, но впервые создают еев самом диалоге. И то, как диалог по обсуждению природы прекрасного, справедливости,добра сложился и пошел, определило дальнейший ход европейской культуры.

М.М.Бахтин пишет, что для Достоевского не существует идей и положений, которыебыли бы внеличностными или надличностными, даже истину, которая мыслится им в качествеидеала, он представляет в виде личности Христа, вступающего во взаимодействие сдругими личностями. Таким образом, правда о мире становится неотделимой от правдыо личности.

В романах Достоевского не только совокупность действующих лиц составляет полифониюголосов, но каждое отдельное сознание полифонично и диалогично внутри себя. В каждомголосе проступают два спорящих голоса, в каждом жесте присутствуют уверенность инеуверенность одновременно; открывается глубокая двусмысленность и многосмысленностькаждого события. Все эти противоречия и раздвоенности развертываются как рядом стоящиеили противостоящие, как согласные, но не сливающиеся, или как безысходно противоречивые,как вечная гармония неслиянных голосов или как их неумолчный и безысходный спор.М.М.Бахтин пишет об особой одаренности Достоевского слышать и понимать все голосасразу и одновременно.

Творчество Достоевского явилось предвосхищением цивилизационных и духовныхкатастроф ХХ века, которые еще совершенно не ощущались в спокойном ХIХ веке, верившемв непрерывный социальный прогресс на основе разума и развития наук. Достоевскийпоказал, что действительность человеческой природы более трагична и противоречива,чем это представлялось прежде. И после его романов уже нельзя считать, что вопросыо Боге, бессмертии и свободе, о судьбе человека и человечества касаются лишь людей,профессионально занимающихся философскими абстракциями. А ХХ век подтвердил оченьжестоким образом, что решение этих вопросов затрагивает жизнь миллионов мужчин иженщин.

В то же время в работе “Миросозерцание Достоевского” Н.Бердяев подчеркиваетроковую двойственность писателя. С одной стороны, Достоевский исключительное значениепридает началу личности и является, можно сказать, фанатиком личного начала. Но,с другой стороны, у него большую роль играет начало соборности и коллективности.Бердяев пишет о ложной идеализации Достоевским русского народа и народного коллективакак носителя духа. На деле русскому народу, и это опять же подтверждает трагическийопыт ХХ века, не хватает развития идеи личной ответственности, самодисциплины, личнойдуховной автономии. Достоевский обращен к этой задаче и в то же время соблазняетрусским коллективизмом, слиянием с почвой, в которой он надеется обрести высшуюправду.

В его творчестве отразилась двойственность русского характера, в ней даныи великие русские возможности, и великие русские опасности. Необходимы большая духовнаяработа над наследием Достоевского и осознание явленного им опыта.


Литература

1. Алексеев Петр Васильевич. История философии: Учебник для студ. вузов,изучающих философию / Московский гос. ун-т им. М.В.Ломоносова. Философский факультет.- М.: ТК Велби; Проспект, 2005. - 236с.

2. Волович В. И., Горлач Н. И., Головченко Г. Т., ГуберскийЛ. В., Кремень В. Г. История философии: Учебник для высшей школы / Н.И. Горлач (ред.).- Х.: Консум, 2002. - 751с.

3. История философии в кратком изложении / И.И. Богута(пер.). - М.: Мысль, 1995. - 590с.

4. Лосский Николай Онуфриевич. История русской философии.- М.: Академический Проект, 2007. - 551с.

5. Стрелецкий Яков Ильич. История философии: Курс лекций/ Краснодарский юридический ин-т. - Краснодар, 2001. - 419с.